Секс-опекун по соседству
Шрифт:
В этой лесной глуши, где порой слышны завывания волков, а карканья ворон доносятся как предсмертный клич, я стала понимать, что действительно ничего не могу. Бесполезное существо эпохи Инстаграма.
Я даже в страшном сне не могла представить, что может быть так тяжело.
В доме нет даже воды. Здесь есть только старая печь, для которой не заготовлено дров. Зато полный погреб еды, о чем Тамерлан, конечно же, позаботиться успел. Ему лишь бы брюхо набить.
Первые сутки я просто латала его раны так, чтобы он поскорее очнулся и пал замертво от моего
Лежал замертво, только равномерное дыхание давало знать, что он ещё жив. И я, собирая свой страх по кусочкам и выкидывая его в пропасть, стала что-то делать. Прекрасно понимая, что кроме меня самой помочь мне некому, проклинала этого придурка и проверяла его состояние каждую свободную минуту.
Я даже ночью не раз просыпалась, чтобы пощупать его пульс. Мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы уложить эту огромную тушку на небольшой диван, и пришлось тесниться с ним вдвоем, когда было слишком страшно.
Даже в отключке рядом с ним было спокойнее, словно он сможет очнуться, если нас настигнут и захотят всех порешить. И я, значит, за ним ухаживала все эти дни, а теперь этот мудила, чуть очнувшись, снова хочет оставить меня одну?
Уйти решать свои взрослые проблемы, а Алла пусть и дальше корячится в этой глуши? Ну уж нет!
Как же я его сейчас ненавижу, особенно, когда руки касаются, так нежно проводит пальцами по огрубевшим подушечкам, подтягивает к себе и снова грубо шепчет, но теперь уже в губы.
— Ну так что, Алла, что ты сделаешь, чтобы я остался?
Вот же, зараза…
— А что ты хочешь? — хриплю я, теряясь в пространстве от такого непривычно нежного обращения.
Наверное, я ждала, что, очнувшись, он начнет рвать и метать, и на это мне было бы чем ответить. А сейчас, с таким Тамерланом я не знаю, что делать, не знаю, как разговаривать и себя вести. Он буквально обезоружил меня своим бархатным тоном, мягким взглядом, проникающим под кожу.
А я?
Я просто устала за эти три дня. Выдохлась, работая на износ, чтобы просто не умереть с голоду и не замерзнуть, не высыпалась жутко, потому как боялась, что печка может погаснуть.
— Ты же знаешь, чего я хочу. Всегда хочу, — говорит вполне серьезно.
— Если ты про секс, — все-таки открываю глаза и буквально проваливаюсь в глубину его жадного взгляда. — То тебе напрягаться нельзя. А зная, каким ты зверем бываешь, я боюсь, что швы разойдутся.
Он же только очнулся, а думает о том, как бы скорей спустить пар.
Тамерлан поднимает уголок губ, наклоняется и касается зубами мочки уха. Чтобы я услышала каждый звук следующей фразы.
— Так уж и быть, доктор, сегодня я буду лежать неподвижно, работая только одной частью тела. Согласна?
Ответить не успеваю, как и ахнуть, он задирает мою кофту, оголяя всю нижнюю часть тела, и жалит языком предательски острый соскок. Облизывает по кругу, переходит на другой, помогая себе рукой, вынуждает меня хвататься за его огромные плечи в страхе
Вторая его рука тоже не дремлет, находит коленку, мягко обводит ее и скользит выше, к местечку, где я как можно теснее свела бедра, к месту, где горячо и влажно.
Тамерлан зубами тянет меня на себя и через пару шагов валится, вынуждая оседлать его и замереть под голодным взглядом черных глаз. Он делает движение рукой, и я остаюсь беззащитно обнаженной, таю мороженым, которое он тут же принимается слизывать. С груди, с шеи, целовать так, словно душу забрать хочет.
А я уже не я. Забыла про обиды, про страхи и ненависть, и нагло ощупываю его твёрдое, забинтованное тело, снимая водолазку, тянусь к ремню тщательно выстиранных мною джинсов.
Руки немеют, когда касаются прыгнувшего в них члена. Я сквозь туман желания трогаю каждую венку, наслаждаюсь величиной головки, даже не выкидывая из головы образ того, как он будет меня растягивать.
Сегодня никаких грубостей, сегодня я управляю ситуацией, поэтому толкаю больного на подушки, падаю сверху и языком провожу по губам, вылизываю кадык, чувствуя дрожь в мужском теле, нахожу сосок и очень долго и мучительно играюсь то с одним, то с другим.
Тамерлан что-то говорит низким голосом, но у меня в ушах звон, потому что перед лицом застыло огромное мужское желание. Буквально просящееся в рот.
Я облизываю губы, сглатываю вязкую слюню и поднимаю взгляд, замечая, насколько Тамерлан сейчас подчиняется мне, желает меня настолько, что тянет руки и хочет вцепиться в волосы, но я ударом отталкиваю их, напоминая:
— Никаких грубостей, помнишь?
Тамерлан стискивает челюсти, ударяется затылком о подушку, а я принимаюсь дуть на самый кончик, пальцами гладить яички, водить по стволу вверх-вниз.
Наклоняюсь, провожу зубками по темной головке. Давно я не получала такого извращенного удовольствия, когда слышу:
— Ты ж вроде лечить должна, а не калечить...
— А это особый метод, — улыбаюсь я хищно и широко открываю рот, замечаю, как глаза Тамерлана наполняются жидким металлом, буквально сжигая меня дотла.
Но не все так просто, Тамерлан… Сегодня мы играем только по моим правилам. И я поднимаюсь выше, рукой приставляю головку к истекающей влагой киске, начиная медленно, медленно садиться на этот живой кол.
— Алла, сука, дай мне… — напрягается он, плохо себя сдерживая.
Его только привязывать.
— Нет, — отталкиваю его руки. — Я сама.
И я действительно сама. Медленно растягиваю себя. Теряясь в ощущениях, смотрю в искажённое мучениями лицо, получая ни с чем не сравнимое удовольствие, играю с Тамерланом. То медленно скользя вверх-вниз, то садясь максимально грубо, то совсем отстраняюсь, дую на самый кончик.
Мучаю его, и мне это нравится.
Еще никогда я не видела у Тамерлана такого выражения лица, еще никогда я не кайфовала от секса так сильно. Особенно, когда Тамерлан чертыхнулся и буквально вжался в меня, проникая членом максимально глубоко и работая бедрами как поршень.