Секс-опекун по соседству
Шрифт:
Выбираю относительно безопасную.
— Речь про ходьбу, а не про напряжение как от штанги.
Вот же упёртый кретин, только отмахивается от моих слов, продолжая заниматься делом.
Приношу ему холодной воды с реки и помогаю сполоснуться, как безумная смотрю на его тело в каплях воды, что на солнце сияют как драгоценные камни.
Он и сам как агат. Темный. Опасный. Но такой завораживающий. И я бы провела весь день, трогая каждый участок его крепкого тела, нюхала, впитывала в себя магнетическую мужскую энергию.
—
Неожиданный вопрос выбивает меня из колеи, сбивает романтический настрой, и я со злости кидаю в него полотенце.
— Ты неисправим!
— Ты думаешь, что я должен был исправиться после ночи секса? — хмыкает довольно он, вытирая наглое лицо.
— Нет, но ты мог помолчать! — рявкаю я и хлопаю дверью домика.
С ним невозможно! Он и правда не исправим. Ни капли понимания, все делает только так, как ему хочется, и прислушиваться к чужому мнению он не собирается.
Как же бесит эта черта в нем. Такой настырный…
Навожу порядок в спальне, под четкий звук топора и только потом чертыхаюсь и с недовольством снова топаю к нему. Складываю руки на груди, прожигая придирчивым взглядом.
Так его швы точно никогда не заживут, а мне, что, постоянно его обхаживать? Не то, чтобы я категорически против…
— Передумала?
— Давай повязку поменяем, самоуверенный баран.
Он внимательно следит за моими действиями, порой касается волос, иногда трогает шею, наклоняется, чтобы обдать горячим дыханием, шепнуть пошлость.
В общем, отвлекает от важного дела. А я дрожу, но не двигаюсь, продолжая четкие движения рук, чтобы обработать рану. Потом снова бинтую широкую талию. Делая узел, не выдерживаю и поднимаю взгляд.
— Хотела бы остаться. Здесь со мной? Навсегда.
Дыхание перехватывает, и я верчу головой. Осматриваю верхушки деревьев, кусты можжевельника, слышу плеск речушки и пение птиц.
В первые сутки все это я ненавидела до трясучки, потому что была одна, потому что он был на грани жизни и смерти. А теперь все это начало казаться мне раем. Наверное, потому что рядом Тамерлан. Живой, настоящий. Такой огромный. Мой.
Хочу ли я остаться? Откинуть все былые обиды в сторону и начать все заново.
На лице непроизвольно расцветает улыбка, и я повторяю его же вопрос.
— А что ты готов сделать, чтобы я осталась?
Тамерлан усмехается своими слишком порочными губами, откладывает топор и одной рукой поднимает меня на уровень своего лица.
— Все, — говорит он звенящим от напряжения шепотом, и я уже чувствую, как член упирается мне в живот, как внутренности сводит от предвкушения.
Это его «все» многое значит для меня. Не передать словами, как я мечтала это услышать. Я даже не боюсь обжечься. Плевать.
Облизываю губы, когда Тамерлан неожиданно подхватывает меня и несет, смотря в глаза. Спустя мгновение чувствую спиной ствол дерева и ахаю,
Я выгибаюсь дугой, руками спешу ощупать его грудь, плечи, прочувствовать силу. Отвечаю на поцелуй столь же грубо, словно боясь, что через секунду все может закончиться, что нам могут помешать.
Глава 40. Алла
Тамерлан вдруг спускается к шее, ставит болезненный засос, так что я вскрикиваю в лесной глуши, спускается к груди, которую мучил так долго, а я же еложу от нетерпения.
— Тамерлан…
Он быстро цепляет меня взглядом, снимает мои штаны и опускается на колени, проведя пальцами по самой опасной границе удовольствия. Я закусываю губы, вскрикиваю, стоит ощутить тёплое дыхание.
В руках его волосы, закрываю глаза и отдаюсь этому безумию. Тамерлан просовывает в меня палец, крутит им, словно расширяя вход, а языком уже жалит самый центр удовольствия, вынуждая меня все чаще дергаться и громче стонать.
Он изверг, потому что все это продолжается так долго, так мучительно и сладко, что я кричу:
— Хватит, хватит, хватит…
Но его не остановить. Теперь во мне уже два пальца, и он ими активно работает, продолжая выпивать меня губами до дна, сводить с ума быстрыми толчками пальцев, пока я окончательно не теряюсь в пространстве и просто кричу его имя.
В этот же миг он разворачивает меня спиной к себе и продолжает ласкать, но уже выше, постоянно касается тугого колечка, пугая и возбуждая одновременно. Но я даже не дергаюсь, когда он проводит по нему пальцем, чуть толкаясь внутрь.
— Однажды, — шепчет он мне на ухо, — я буду рвать твой зад, а ты будешь кончать и просить больше.
— Боже…
— Верно, Алла, — проводит он нагретой на солнце сухой головкой по обильно влажным губам. — Помни всегда, что я твой единственный бог.
Тамерлан входит не сразу, протискивается в узкий ход, пока я царапаю кору старого дерева, стараясь ему помочь, до тех пор, пока самый кончик не касается матки, а яйца сильно шлепают по половым губам.
— Сука, — рычит Тамерлан мне в шею и начинает медленно двигаться.
Хочет нежно, но его быстро сносит в сторону. Тормоза слетают, и вот он уже хватает мою косу, натягивает ее до предела, совершает серию бесконечных сильных толчков в нутро. Так грубо. Так остервенело, словно пытается топором срубить остатки моего разума. И я даже привыкаю к этому бешенному темпу, стараюсь помогать, двигаюсь столь же резко, ожесточенно, кричу, пока Тамерлан не касается кончиками пальцев клитора.
Меня ослепляет вспышка солнечного света, я просто вою от наполнившего меня до краев наслаждения, кричу, сотрясаясь, чувствую, как по ноге стекает горячая густая влага.