Секс, трава, виагра
Шрифт:
Женщина рассчиталась и ушла. Яна принимала заказы, разносила еду, убирала грязные тарелки и всё думала: «Как жаль, что они брат и сестра. Как жаль, что я ошиблась. Как жаль…»
А из динамиков под перестук колёс: «Ресторан „Вагон“, у нас не укачивает».
Розвадов
Раньше, совсем недавно, в Европе между государствами были границы. И я в то же время владел в Праге магазином
В этот февральский день я поехал в Розвадов со своим приятелем Валерой. После обеда забрал его с Градчанской, и мы отправились в путь под завывание пражского ветра. Зимы в Чехии, мягко говоря, совсем не снежные. Но в этот день небо прорвало. Только мы выехали из города, как на нас обрушился настоящий снегопад. И с каждым километром он всё усиливался и усиливался. Быстро темнело. Еле-еле доползли до Пльзня, по объездной объехали этот замечательный город и вышли на финишную прямую. Где-то впереди была граница.
Ехали мы на моей Шкоде Октавия. Замечательная машина с огромным багажником – мечтой оккупанта. А при разложенных задних сиденьях в неё можно было впихнуть что угодно. В данный момент в багажнике болталась одинокая полосатая сумка.
– Что за сумка? – спросил Валера.
– Да партнёры из Германии попросили с обратным рейсом передать, – рассмеялся я. – У них соседями секс-шоп. И соседи, узнав, что едет машина в Чехию, попросили привезти дешёвых чешских вибраторов. Скинули мне на мейл адрес, я поехал, набрал резиновых писек по списку. На границе поменяем их на Пушкина и Земфиру – их ценности на наши.
– Прикольно, – загоготал Валерка, – главное, чтобы нас снегом не занесло, а то найдут два замёрзших трупа с кучей вибраторов, вот будет неудобно перед родственниками…
Мы ещё некоторое время пошутили на эту тему и умолкли. Скорость снизилась до 40 километров в час. Буквально в паре метров уже ничего не было видно. Даже противотуманки не справлялись с вьюгой. Но, судя по всему, мы были уже почти у цели. Пока я всматривался вперед по ходу машины, Валера пытался рассмотреть огни заправки. Огней не было. Был снег и ветер.
Вдруг мы въехали в какой-то коридор, образованный двумя рядами забора с сеткой рабица и крышей над ним. Вверху светили фонари. Слева от нас тянулось длинное здание. Проехав метров 50 вдоль этого здания, я увидел открытую дверь, в проёме которой стоял мужик в немецкой пограничной форме и пил чай. Я остановился, открыл окно. Мужик, увидев нас, от удивления чуть не уронил кружку с чаем.
– Добрый вечер, – приветливо сказал я, – а где тут Розвадов?
Немецкий пограничник извлёк откуда-то рацию и что-то начал кричать в неё. Затем жестами показал нам, что надо проехать ещё вперёд. Проехали. Следующая дверь. Небольшая площадка, ярко освещённая прожекторами. Из темноты вынырнули еще шесть пограничников и взяли машину в полукольцо. Один из них на ломаном русском попросил выйти из машины. Вышли. Глянув на машину, я понял, в чём дело. Номера напрочь заляпаны снегом, фары еле светят. И двое небритых русских.
Русскоговорящий немец попросил у нас документы.
Дали ему свои паспорта. Немец отнёс их старшему, который придирчиво стал изучать наши аусвайсы. Двое других пограничников принялись методично осматривать салон. Открыли капот, попросили документы на машину. Сверили номера на техпаспорте и на кузове. Обнаружили в бардачке железную фляжку с коньяком. Отвинтили крышку, понюхали мою заначку, одобрительно поцокав языками, положили её обратно.
Настала очередь багажника. Открыли. Пусто. Только в самом углу сиротливо валяется полосатая сумка. В таких раньше челночники шмотки возили.
– Что в сумке? – спрашивает русскоговорящий немец.
– Личные вещи, – бодро отвечаю я.
– Откройте, – приказывает немец.
– Не буду. Там личные вещи, – как попугай, отвечаю я.
– Откройте сумку.
– Там личные вещи.
Немцы напряглись. Стало тихо. Если не считать воя пурги.
– Немедленно откройте сумку!
– Вам надо, вы и открывайте. Там личные вещи.
Немцы перегруппировались, взяв нас в кольцо. Русскоговорящий достал из кармана резиновые перчатки и принялся натягивать их на руки. Один из пограничников расстегнул кобуру. В голове, как заезженная пластинка, совершенно некстати завертелась фраза: «При попытке к бегству, при попытке к бегству, при попытке к бегству…»
Пограничник подвинул сумку поближе к краю, осторожно расстегнул её и наклонился над багажником. Завис на долгих три минуты. «При попытке к бегству, при попытке к бегству, при попытке к бегству», – вертелось в голове.
Немец вынырнул из багажника, растерянно поглядел на меня и Валеру и вновь нырнул в сумку. Чем-то зашелестел. Потом снова завис. Вьюга стихла. Раздался щелчок очередной расстёгиваемой кобуры.
Пограничник наконец окончательно вынырнул из багажника, подбежал к старшему и что-то вполголоса начал говорить ему на ухо. Тот внимательно выслушал и отдал приказ.
– Вы свободны, – перевёл русскоговорящий. – Проедете дальше метров 30, там будет разворот. Развернётесь и можете ехать обратно. Вы проехали Розвадов. Он примерно в пяти километрах на чешской территории. Там около заправочной станции есть отличный мотель. Доброго пути.
И отдал мне ключи и документы. Мы с Валерой сели в машину. Медленно тронулись. Через 30 метров развернулись и так же медленно покатили вдоль длинного здания погранслужбы. Вдоль площадки выстроились шесть немецких пограничников. Когда мы проезжали мимо, они, как по команде, подняли руки и замахали нам вслед.
– Для их полного счастья мне тебя надо обнять, – проворчал Валерка.
– Я тебе руку сломаю, – пообещал я.
– Да я пошутил, – ответил Валера, оглядываясь на немецких пограничников.
– Этим не шутят, – сказал я и, поддав газу, поехал к заправке около Розвадова, где уже два часа нас ждали томики Солженицына и Булгакова.
Тесак
Поздняя осень. Выпал снег. Позвонили родители и сказали: «Приезжай, надо кабанчика зарезать». Потому что всю живность в нашей семье обычно резал я. Петуха зарубить или поросёнка разделать, как в эти ближайшие выходные, – я. Прям как штатный палач. Все остальные боялись крови и жалели домашних животных. А мне было всё равно. Крови не боялся, жалость не проявлял.