СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА В РОССИИ Клубничка на березке
Шрифт:
Сорок лет спустя эти инвективы, адресуя их, впрочем, исключительно правящим классам, продолжил Лев Толстой:
...С помощью науки на моей памяти сделалось то, что среди богатых классов явились десятки способов уничтожения плода... Зло уже далеко распространилось и с каждым днем распространяется дальше и дальше, и скоро оно охватит всех женщин богатых классов. [10]
Однако морализация ни в коей мере не уменьшала объективной потребности в планировании и ограничении рождаемости. Хотя искусственный аборт был уголовным преступлением, в Петербурге их количество выросло с 1897 до 1912 г. в 10 раз. Тем не менее многие врачи, не говоря уже о моралистах, столь же нетерпимо, как к абортам, относились и к любой контрацепции. В 1893г. в газете "Врач" А. Г. Боряковский писал, что "средства, препятствующие зачатию, так называемые „презервативы" приобретают все более широкое распространение. В газетах печатаются о них рекламы; в аптеках, аптечных складах, инструментальных и резиновых магазинах они всегда в обилии и на самом видном месте".8 По мнению
10
Л.Н. Толстой. Полное собрание сочинений, т. 25, М., 1937, с 408.
11
А.Г. Боряковский. О вреде средств, препятствующих зачатию // Врач. 1893. № 32, с. 886,887. Цит. по: Вишневский. Ранние этапы.., с. 128.
Споры специалистов - врачей и юристов - по поводу абортов и контрацепции продолжались много лет, причем выдвигались разные аргументы. Авторы, фиксировавшие внимание главным образом на медицинской стороне дела (антисанитария, неумелость, доходившая до того, что женщины сами себе делами аборты вязальными иглами, перьями, палочками и т. п.), готовы были пойти на декриминализацию абортов, чтобы сделать их более безопасными. Другие, напротив, апеллировали к доводам морали и считали аборт вообще недопустимым.
В целом, русские врачи были в этом вопросе радикальнее своих западных коллег. В Англии и Соединенных Штатах законы против абортов в XIX в. стали строже, в значительной мере по инициативе врачей, желавших усилить свою профессиональную власть за счет женской автономии в вопросах репродукции. В России, напротив, желание врачей повысить свой профессиональный статус побудило их требовать либо смягчения существующих правовых санкций против абортов или полной их декриминализации; они подчеркивали скорее совпадение, чем конфликт женских интересов с их собственными. [12]
12
Там же.
В конце концов. Четвертый съезд Общества российских акушеров и гинекологов (1911) и Двенадцатый съезд Пироговского общества (1913) приняли либеральную точку зрения, рекомендовав правительству декриминализировать искусственные аборты, делаемые врачами. В феврале 1914 г., после острой полемики, 38 голосами против 20, при 3 воздержавшихся, за декриминализацию аборта проголосовало и Десятое Общее собрание Русской группы Международного Союза криминалистов. На Пироговском съезде говорилось и о контрацепции как единственной реальной альтернативе аборта: "Единственным практическим средством, уже в настоящее время значительно ограничивающим производство незаконного выкидыша и обещающим в будущем еще гораздо более значительное вытеснение этого зла, являются меры, предохраняющие от беременности. Нужно стремиться к усовершенствованию и распространению этих мер". [13]
13
Общество русских врачей в память Н. И.Пирогова. Двенадцатый Пироговский съезд. Вып. II, СПб., 1913, с. 88.
Те же тенденции проявлялись и в дебатах о половых преступлениях и проституции. Российские уголовные законы 1813 и 1845 гг., как и их западноевропейские прообразы, описывали все половые преступления в религиозных и моральных терминах: "стыдные преступления", "обиды против добрых нравов", "развратное поведение", "противоестественные пороки". Даже Новое уложение о наказаниях 1903 г. объединяет все половые преступления понятием "непотребство".
Но "порок" и "преступление" не одно и то же. Право требует иных, значительно более четких и притом светских определений. Чтобы закон был эффективным, нужно ясно понимать, что именно он охраняет и насколько адекватны избранные для этого средства. Охрана личности от сексуальных посягательств и насилия - совсем не то же самое, что охрана здоровья населения или защита семьи или общественной нравственности.
Общая тенденция развития всякого правового государства - уменьшение количества запретов на поступки, которые не представляют непосредственной социальной опасности или которые по самой сути своей не поддаются государственному правовому контролю. Если в абсолютных монархиях полиция стремилась контролировать всё и вся, то в XIX в. европейские государства расширяют понятие частной жизни, в которую государство не должно вмешиваться. Царская Россия не была еще, конечно, правовым государством, и защита прав личности занимала весьма скромное место в ее законодательстве. Тем не менее она развивалась в том же направлении. [14]
14
См. Л. Энгельштейн. Ключи счастья, гл. 1 -3.
Особую трудность представляла проституция. Как и в Западной Европе, проституция в России существовала с глубокой древности. [15] В начале XVIII в. с ней безуспешно пытались бороться административно-полицейскими мерами. Позже, следуя европейским образцам, Екатерина II поставила ее под надзор полиции и одновременно открыла первую венерологическую больницу для женщин. В 1843г. в ряде больших городов (начиная с Петербурга) полиция стала выдавать официальные разрешения на открытие, по французскому образцу, легальных и находящихся под медицинским контролем "домов терпимости".
15
Об истории проституции в царской России см. Г. М. Г[ерценштейн]. Проституция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Т.25А, СПб., 1898, с. 479-486; В. О. Дерюжинский. Полицейское право. СПб., 1903; Б. И. Бентовин. Торгующие телом. Очерки современной проституции, 2-е изд., СПб., 1909; В.М.Броннер, А. И. Елистратов. Проституция в России. М., 1927; Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, 40-е гг. XIX в.
– 40-е гг. XX в. М.: Прогресс-Академия, 1994; И. А. Голосенко. Российская социология проституции. 1861-1917. СПб.: Санкт-Петербургский филиал Института социологии РАН, 1997; ILStites. Prostitute and Society in Pre-Revolutionary Russia // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, vol.31 (1983), pp. 348-364; L. Bernstein. Yellow Tickets and State-Licensed Brothels: The Tsarist Government and the Regulation of Urban Prostitution // Health and Society in the Revolutionary Russia. Ed. by S.G.Solomon and J. F. Hutchinson. Bloomington: Indiana University Press, 1990, pp. 45-54; Л. Энгельштейн. Ключи счастья.
По уголовному законодательству 1845г. "непотребное поведение" (эвфемизм, обозначавший проституцию) наказывалось только если "бесстыдные и соблазнительные действия" совершались в общественных местах. Это порождало определенный морально-юридический парадокс, по сути дела легализуя поведение, которое тут же непримиримо осуждалось. Зато это создавало максимальные возможности для полицейского и санитарного контроля.
Общественное мнение - мужское!
– относилось к системе борделей вполне терпимо. О них не говорили при дамах, но многие дворянские юноши начинали свою сексуальную жизнь именно там. Нередко мальчиков приводили туда с этой целью старшие братья, друзья и даже отцы. В.М. Тарновский в начале 1880-х годов для укрощения венерических заболеваний в армейской среде предложил создание специальных солдатских домов терпимости, пополняемых здоровыми молодыми крестьянскими вдовами; эту идею поддержал знаменитый генерал М.Д. Скобелев. Руководители кадетских корпусов, по-отечески заботясь о здоровье подопечных юношей, издавали приказы, разрешавшие кадетам старших курсов после медосмотра повзводно посещать закрепленный за училищем публичный дом выше средней категории. Главным правилом офицерской чести, которое внушали кадетам в этой связи, было - никогда не посещать такие заведения "в долг". [16]
16
И.А. Голосенжо. Российская социология проституции, с. 45.
Известный русский педагог Н. Якубович рассказывает такой, явно исключительный случай, свидетелем которого он стал, инспектируя один из кадетских корпусов:
Кадет семнадцати лет, уроженец юга, полный сил и здоровья, был очень хороший и неглупый юноша и вдруг неожиданно изменился, стал раздражителен, дерзок, ленив. Мы недоумевали. Однажды я сидел в кабинете у директора, и мы вели беседу об этом юноше и совещались, что такое сделать, чтобы вернуть его на прежнюю линию. Позвали его самого, и директор спросил, что такое с ним случилось, что он так невозможно стал себя вести. Юноша потупился, густая краска залила его лицо, и он глухим голосом сказал: "Павел Иванович, мне стыдно сказать, но я ужасно мучаюсь... Мне хочется, я не могу с собой справиться- Мне нужна женщина". Мы оба потупились и долго молчали, наконец Павел Иванович вынул из кошелька кредитную бумажку, подал ее юноше и, не глядя на его, сказал: "Ступай". Я ужаснулся и высказал Павлу Ивановичу, что таким образом он санкционирует разврат. "Что же, по вашему мнению, - ответил мне Павел Иванович, - лучше было бы, если бы он другим способом удовлетворил свое возбуждение? [17]
17
Цит. по кн.: Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, с. 108-109.
Для наиболее чутких юношей этот опыт бывал мучительным. Вот как описывает сексуальную инициацию в доме терпимости Куприн:
Этот вечер он вспоминал всегда с ужасом, отвращением и смутно, точно какой-то пьяный сон. С трудом вспоминал он, как для храбрости пил он на извозчике отвратительно пахнувший настоящими постельными клопами ром, как его мутило от этого пойла, как он вошел в большую залу, где огненными колесами вертелись огни люстр и канделябров на стенах, где фантастическими розовыми, синими, фиолетовыми пятнами двигались женщины и ослепительно-пряным, победным блеском сверкала белизна шей, грудей и рук. Кто-то из товарищей прошептал одной из этих фантастических фигур что-то на ухо. Она подбежала к Коле и сказала: - Послушайте, хорошенький кадетик, товарищи вот говорят, что вы еще невинный... Идем... Я тебя научу всему... Дальше произошло то, что было настолько трудно и больно вспоминать, что на половине воспоминаний Коля уставал и усилием воли возвращал воображение к чему-нибудь другому. Он только помнил смутно вращающиеся и расплывающиеся круги от света лампы, настойчивые поцелуи, смущающие прикосновения, потом внезапную острую боль, от которой хотелось и умереть в наслаждении, и закричать от ужаса, и потом он сам с удивлением видел свои бледные, трясущиеся руки, которые никак не могли застегнуть одежды. [18]
18
А.И. Куприн. Яма // Собр. соч. в 6 томах, т. 5, М.: ГИХЛ, 1958, с 251-252.