СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА В РОССИИ Клубничка на березке
Шрифт:
На вопрос: "Что мешало вашей сексуальной жизни в СССР?" из 140 опрошенных Марком Поповским эмигрантов, 126 назвали отсутствие квартиры, 122 - отсутствие отдельной спальни, 93 - излишнее внимание соседей по квартире. [123] По данным Сергея Голода, в 1981 г. треть так называемых молодых семей проживали совместно с родителями мужа или жены, хотя вели раздельное хозяйство, и главной трудностью для них были организация домашнего хозяйства и напряженные отношения с родственниками. [124]
123
Марк Поповский.
124
С. И. Голод. Стабильность семьи. Социологический и демографический аспекты. Л.: Наука, 1984, с. 91.
А вот письмо, опубликованное "СПИД-инфо" в 1992 году:
Мы с женой живем у моих родителей, и у мамочки очень милая привычка - ввалиться к нам в комнату, когда мы занимаемся тем самым. Ест дверь закрыта на ключ или забаррикадирована стулом, стучится до посинения. И ночью присматривается, что там вытворяют эти резвые детки. Мы уже привыкли и не соскакиваем друг с друга, когда она войдет, а сначала очень по нервам било.
У этой пары все-таки есть комната, где можно кое-как уединиться. У многих молодых супругов такой возможности вообще нет. Еще хуже было положение холостяков. Вопрос "Где?" был и остается самым трудным вопросом советско-русского секса. Как сказал Поповскому один московский скульптор: "Мы рождаемся в парадном, любим в парадном и умираем в парадном". [125]
125
Марк Поповский. Указ. соч., с. 129.
Поселиться в гостинице, даже если бы это было просто (на самом деле мест в гостиницах катастрофически не хватало, получить номер можно было только по блату или за взятку), с человеком другого пола, с которым вы не состоите в зарегистрированном браке, юридически невозможно. В городе, где вы прописаны, вы вообще не имели права снять номер в гостинице: гостиницы существовали только для приезжих. Человек, который потерял ключ от квартиры или поссорился с женой, должен был ночевать у друзей или на улице, в гостиницу его не пускали.
Чтобы привести к себе в номер гостя другого пола, даже днем и на короткий срок, нужно было выдержать целую битву с администрацией. Многочисленные дежурные по этажам только тем и занимались, что следили за нравственностью жильцов, устраивая на них облавы и рассылая потом доносы по месту работы. За парками и садами следила милиция, да и климат в России суровый. Люди изворачивались, как могли: снимали на 45 минут номера в банях, пользовались комнатами отсутствующих товарищей, превращали в бордели санатории и дома отдыха. Человек, имевший собственную холостяцкую квартиру, выдерживал постоянный нажим со стороны друзей и товарищей, мечтавших воспользоваться ею хотя бы на одну ночь.
Совершенно бесправны были рабочие и студенты, жившие в общежитиях, то есть большая часть молодежи. Администрация строго следила за половой сегрегацией. В начале 1980-х гг. в Уссурийске мне показывали девятиэтажное общежитие местного пединститута и рассказывали, что туда пробираются всеми способами курсанты соседнего военного училища; один юноша, рискуя жизнью, залез на последний этаж по ветхой водосточной трубе, "но теперь мы поставили охрану". Когда я сказал, что этот парень, возможно, заслуживает больше уважения, чем Ромео, и что проще всего было бы открыть двери, проректор принял это за шутку.
В конце 1950-х на партсобрании философского факультета Ленинградского университета мы слушали "персональное дело" 30-летнего студента, который в пьяном виде привел в общежитие проститутку и расположился с ней в коридоре у дверей соседской комнаты. Разумеется, мужику объявили выговор. А между собой преподаватели говорили: "Ну, а что ему делать? Пятилетнее половое воздержание в его возрасте затруднительно и вредно. В гостиницу не попадешь. В парке холодно, да и милиция. Единственный способ не нарушать норм советского права и коммунистической морали - заниматься мастурбацией". Но публично это сказать, даже в шутку, было нельзя.
Несколько десятилетий спустя об этом иронически напишет выросший в более либеральное время Игорь Яркевич:
В том чудесном парке, где я заблудился вместе с моей проклятой юностью, не заниматься онанизмом было невозможно. Даже при всем желании. Никакой реальной альтернативы онанизму, как рынку в цивилизованной стране, не существовало, кто бы там что ни каркал в научно-популярной литературе ограниченным тиражом из спецхрана! Все было холодно и серо, все надоело, позади ничего, впереди тоже <...> и внутри чудесного парка говна коммунизма онанизм был единственным островом тепла и света- Онанизм учил нас быть свободными и делать правильный выбор в любой ситуации, даже самой трижды тоталитарной. [126]
126
Яркевич. Как я занимался онанизмом. Роман. М.: ИМА-пресс,1994,с. 17.
Тяжелые жилищные условия, конечно, не создавались умышленно. В отличие от домов-коммун 1920-х, послевоенные коммуналки уже не несли идеологической нагрузки и воспринимались как неизбежное зло. С приходом к власти Хрущева жилищное строительство ускорилось и многие люди стали, наконец, обладателями отдельных квартир, которые не снились их отцам и дедам. Половую сегрегацию в общежитиях я бы тоже не ставил в вину Советской власти: сходные правила совсем недавно существовали в американских и западноевропейских университетах и послужили даже поводом к студенческой революции 1968 г.
Другое дело - административное вмешательство в личную жизнь, которым систематически занимались советское государство и компартия. В 1932 г. в стране была введена паспортная система и прописка. Человек мог жить только там, где он прописан, и милиция легко контролировала его перемещения. Кроме того, за ним следили соседи. Подслушивание частных разговоров, собирание доносов и сплетен были излюбленным занятием "органов" и широко использовались для шантажа и расправы с неугодными. И в сталинские, и в позднейшие времена каждый советский человек чувствовал себя под колпаком.
Не лучше КГБ действовала и партия, которая официально заявляла, что у коммуниста не может быть секретов от парторганизации, и бесцеремонно вторгалось в святая святых интимной жизни.
В тоталитарном обществе разделение публичного и частного принципиально невозможно. Публичная жизнь без остатка поглощается государством, а частная жизнь исчезает вместе с частной собственностью. Правда, коммунистическая идеология признавала существование личной жизни, но ни в "Философской энциклопедии", ни в философских и психологических словарях, ни в нескольких изданиях "Словаря по этике" под моей редакцией этого понятия не было. В наиболее либеральных и поздних (I960 и последующие годы) изданиях это понятие упоминалось в статьях, посвященных личности, но об автономии личной жизни от государства говорилось лишь вскользь, а возможность рассогласованности личного и общественного в условиях развитого социализма отрицалась или преуменьшалась. Никаких правовых гарантий неприкосновенности личной жизни не существовало.