Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии
Шрифт:
Подобное состояние напряженности недавно выявилось в остром кризисе, который нарушил спокойное течение племенной жизни в Омаракане и на годы подорвал ее внутреннюю гармонию [16] . Существовала долго длившаяся междоусобица между Нам ваной Гуйа'у, любимым сыном вождя, и Митакатой, его племянником и третьим по счету, кто наследовал право на верховную власть (илл. 3). Намвана Гуйа'у был самым влиятельным человеком в деревне после вождя, его отца: То'улува позволил сыну об- ладать значительной властью и передал ему больше богатств и привилегий, чем это полагалось.
16
Приводимый ниже рассказ уже публиковался прежде в «Преступлении и обычае...» .Но поскольку он почти точно воспроизводит первоначально написанное мной вступление к полевымзаписям, я предпочитаю привести его здесь еще раз, в той же самой форме, изменив всего несколько слов.
Однажды, примерно шесть месяцев спустя после моего приезда
Эти слова были произнесены громким пронзительным голосом, дрожавшим от сильного чувства: каждая короткая сентенция произносилась после паузы; каждая — словно отдельный снаряд — выстреливалась через пустынную площадь в хижину, где сидел в мрачном раздумье Намвана Гуйа'у. Следующей поднялась и начала говорить младшая сестра Митакаты, затем — юноша, один из матрилинейных племянников. Их слова каждый раз были почти теми же самыми, что и у Багидо'у: основу составляла формула отстранения, или изгнания (yoba).Эти речи прозвучали в глубокой тишине. Ничто в деревне не шелохнулось. Но еще до истечения ночи Намвана Гуйа'у навсегда покинул деревню. Он прошел несколько миль и поселился в Осаполе, своей «родной» деревне, откуда пришла его мать. В течение нескольких недель мать и сестра оплакивали его, громко причитая как по мертвецу. Вождь три дня оставался в своей хижине, а когда вышел, то выглядел постаревшим и раздавленным печалью. Все его чувства и личная заинтересованность были на стороне любимого сына, и все же он ничем не мог ему помочь. Его родичи действовали строго в рамках своих прав и в соответствии с законом племени, и у него не было возможности отделить себя от них. Никакая власть не могла бы изменить принятое решение об изгнании. Как только слова «уходи» (bukala),«мы тебя изгоняем» (kayabaim)произнесены, человек должен уйти. Эти слова, крайне редко выговариваемые всерьез, имеют обязывающую силу и почти ритуальную власть, если произносятся «гражданами» в адрес проживающего у них чужака. Человек, который попытался бы противостоять ужасному оскорблению, содержащемуся в них, и остался бы, несмотря на произнесенные слова, навсегда обесчестил бы себя. Фактически ничто другое, кроме немедленного согласия с ритуальным требованием, немыслимо для тробрианца.
Обида вождя на своих родственников была глубокой и длительной. Поначалу он даже не разговаривал с ними. В течение примерно года ни один из них не отваживался попросить, чтобы вождь взял его с собой в морские экспедиции, хотя они имели полное право на такую привилегию. Два года спустя, в 1917 г., когда я вернулся на Тробрианы, Намвана Гуйа'у все еще жил в другой деревне и держался в стороне от родичей своего отца, хотя частенько бывал в Омаракане, желая присутствовать в его свите, особенно, когда То'улува уезжал из дому. Мать умерла в течение года после изгнания сына. В интерпретации туземцев, «она плакала и плакала, отказывалась от еды и умерла». Отношения между двумя главными врагами были полностью прерваны, и Мита-ката, молодой вождь, посаженный в тюрьму, отрекся от своей жены, принадлежавшей к тому же субклану, что и Намвана Гуйа'у. Глубокая трещина пролегла по всей общественной жизни Киривины.
Этот случай был одним из самых драматических из всего, что мне довелось увидеть на Тробрианах. Я подробно описал его, поскольку он содержит яркую иллюстрацию того, что представляют собой материнское право, власть племенного закона и человеческие страсти, действующие вопреки им и несмотря на них. Случай этот показывает, кроме того, глубокую личную привязанность, которую отец испытывает к своим детям; тенденцию, в силу которой ему приходится использовать все свое личное влияние, чтобы обеспечить им твердое положение в деревне; оппозицию, которую это всегда порождает среди материнских род- ственников, а также напряженность и раздоры, возникающие в результате. В обычных условиях в небольшой общине, где соперничающие силы более скромны и менее значимы, подобная напряженность означала бы просто, что после смерти отца дети должны будут вернуть его материнским родственникам практически все материальные выгоды, полученные от отца при его жизни. Во всяком случае значительная доля недовольства и трений, а также многие обходные способы поселения вовлекаются в эту двойную игру отцовской любви и власти матрилинии: сына и племянника
Сексуальные табу и запреты на инцест также нельзя понять без ясного представления о принципах, разбираемых в данном разделе. Пока что мы познакомились с То'улувой, его любимой женой Кадамвасилой, чья смерть продолжила собой упомянутую деревенскую трагедию, с их сыном Намваной Гуйа'у и его врагом Митакатой, сыном сестры вождя, — и мы встретимся с ними снова, поскольку они были в числе моих лучших информаторов. Кроме того, мы познакомимся с другими сыновьями вождя и его любимой жены, а также кое с кем из его материнских родственников иродственниц. Мы проследим за некоторыми из них в их любовных делах и брачных приуготовлениях; нам придется совать свой нос в их домашние скандалы и проявлять непрерывный интерес к их интимной жизни. Ведь все они длительное время были объектами этнографического наблюдения, и значительную долю своего материала я собрал благодаря их откровенным высказываниям (в особенности о скандалах, связанных с другими).
Многие примеры будут приведены также и из других общин, и мы будем часто навещать лагунные деревни на западном побережье, отдельные местности на юге острова и некоторые из соседних мелких островов архипелага. Для всех этих общин характерно большее единообразие и демократичность порядков, что вносит определенную специфику в характер их сексуальной жизни.
3. Семейная жизнь
Войдя в деревню, мы должны пройти через улицу, разделяющую два концентрических ряда домов [17] . Это обычная декорация, в которой протекает каждодневная жизнь общины, и туда мы должны будем вернуться, чтобы более конкретно описать группы людей, сидящих перед своими жилищами (илл. 4). Как правило, мы видим, что каждая группа состоит всего из одной семьи — мужчины, его жены и детей, которые отдыхают или заняты какой-нибудь домашней работой, зависящей от времени дня. В погожее утро мы обычно видим их торопливо поглощающими скудный завтрак, а потом мужчина и женщина готовят все необходимое для дневной работы, в чем им помогают старшие дети, в то время как младенца укладывают в сторонке на циновку. Потом в прохладные утренние часы до полудня каждая семья, надо полагать, отправляется на работу, деревня при этом остается почти пустынной. Мужчина, в компании с другими, может рыбачить или охотиться, может строить каноэ или заниматься поиском древесины. Женщина может отправиться собирать моллюсков или дикие плоды. А то еще оба супруга могут работать на огородах или ходить в гости. Мужчина часто делает более тяжелую работу, чем женщина, но когда они возвращаются в жаркие послеполуденные часы, то он, как правило, отдыхает, тогда как она находит себе занятие в домашних делах. Ближе к вечеру, когда заходящее солнце отбрасывает удлиненные прохладные тени, в Деревне начинается общественная жизнь. В это время мы обычно видим нашу семейную группу перед хижиной, при этом жена готовит еду, дети играют, муж при этом может сидеть, забавляя самого младшего ребенка. Это — время, когда соседи переговариваются друг с другом, и разговор может переходить от группы к группе.
17
Хорошее представление об «улице» можно получить из илл. 12, где видны две жилые хижины (справа и слева)позади двух «домов ямса» (по центру)
Откровенный и дружеский тон общения, очевидное ощущение равенства, участие отца в домашних заботах, особенно о детях, обычно сразу поражают любого внимательного гостя. Жена свободно шутит и участвует в разговорах; свою работу она выполняет с независимым видом, выражение ее лица не такое, как у раба или слуги, но как у человека, управляющего своим собственным ведомством. Она будет командовать мужем, если ей понадобится его помощь. Пристальное наблюдение, день за днем, подтверждает это первое впечатление. Типичное домохозяйство тробрианцев основывается на принципах равенства и независимости функций: мужчина считается хозяином, так как он находится в своей родной деревне и дом принадлежит ему, а женщина обладает значительным влиянием в других отношениях; у нее и ее семейства много работы, связанной с обеспечением домохозяйства едой; она владеет отдельным имуществом в доме и по закону является следующим по значению главой своей семьи после своего брата.
Разделение функций в домохозяйстве по некоторым вопросам вполне определенно. Женщина должна готовить пищу, которая проста и не требует длительной обработки. Главное блюдо едят на закате солнца, и состоит оно из ямса, таро и других клубнеплодов, которые жарят на открытом огне или, реже, варят в маленьком котелке, а то и запекают в земле; при возможности к этому добавляется рыба или мясо. На следующее утро доедают холодные остатки, и иногда, хотя и не регулярно, в середине дня в ход могут пойти фрукты, моллюски или какая-то другая легкая закуска.
При определенных обстоятельствах и мужчины могут сделать все что нужно в таких случаях и приготовить еду; это случается во время путешествий, морских плаваний, охотничьих или рыбацких экспедиций — когда они остаются без своих женщин. Кроме того, в особых случаях, когда в больших глиняных горшках готовятся таро или саговые клецки, традиция требует, чтобы мужчины помогали своим женам (илл. 5). Но в деревне и в нормальной повседневной жизни мужчина никогда не готовит еду. Для него считалось бы зазорным делать это. «Ты — повариха» (tokakabwasi yoku)было бы язвительно сказано ему в этом случае. Страх заслужить такой эпитет, подвергнуться насмешкам или позору — огромен. Он вытекает из характерного для дикарей страха и стыда перед невыполнением чего-либо положенного или, хуже того, перед выполнением чего-либо,