Секта для бога

Кривошеин Алексей

Потом она гордо вошла в каморку и долго в ней молчала. Вышла с горящими глазами и помолодевшая.

— Занятия завтра в шесть, — сказал ей Григорий.

— Обязательно приду, — твердо сказала она. У самой двери она обернулась и добавила: — Спасибо вам! Спасибо!

И скрылась за дверью. Потом бесконечной вереницей потянулись одинаковые, как матрешки, чиновники. И цели у них были одинаковые — так сказало начальство. Жираф большой, ему видней. Наконец и чиновники ушли — Игнат остался в аудитории один.

Чем дольше шло испытание, чем меньше людей оставалось, тем неуютнее становилось Игнату. Неужели они догадались? Может быть, Венька настучал, давно ясно, что он симпатизирует сектантам. Может, ляпнул

своему другу о его задании?! Хотя откуда Веньке узнать про его задание? От Черемушкина ушел не заходя в отдел, сам редактор никогда о таком не проговорится. В конце концов, я хочу вступить в секту, какая разница, какой у меня мотив! Главное — заполучить нового члена.

И вот они остались с Григорием один на один. Сейчас все решится. Игнат вгляделся в Учителя, пытаясь понять, есть ли у того подозрения или то, что он остался последним, игра случая.

— Жаров Игнат Николаевич. Прошу вас, — невозмутимо кивнул Григорий на каморку.

Игнат шагнул к дверям и вдруг понял, что ноги дрожат, внутри образуется пустота. Ощущения, весьма похожие на предэкзаменационную лихорадку. “Неужели я могу не пройти это испытание?! Все прошли, а я не пройду?! Будка ^Щетины. Неужели сейчас я разболтаю о своих истинных делах?!”

Он остановился у порога. Что-то сопротивлялось в нем, шептало: “Не ходи туда! Если ты войдешь, то пути назад не будет”. Очень некстати вспомнились слова Оксаны: “Я буду тебя презирать, если ты вступишь в “Рост”. Игнат нахмурился. “Если я туда не войду, то сам буду себя презирать. Я отрежу себе все пути вперед. Я должен написать эту статью. В конце концов, Оксана знает, кого любит! Ведь я ее не отговариваю от учебы на дизайнера!” Он вошел в комнату, сел на стул. Григорий закрыл дверь, и на Игната навалилась тьма. Словно не просто отключили свет, отключили само зрение. Он удивленно моргнул, поднес руку к глазам. Пальцы касались носа, век, но он не видел ни тени. Его пронзила игла страха, он надавил на глазные яблоки, но даже привычных звездочек не увидел. Словно отключили сам глазной нерв. Не было больше в его организме такого понятия — “зрение”! А потом в темноте забрезжил рассвет. Игнат рванулся туда всей душой. Скорей, нужно выбраться из этой темной мглы! Свет разросся, окружил его, тьма вокруг завертелась, словно Игнат оказался в центре огромного миксера, смешивающего множество темных цветов. Перед глазами полыхнула вспышка. Игнат вскрикнул и зажмурился. Зрение возвращалось медленно. Мир выкристаллизовывался вокруг, постепенно приобретая четкие очертания. Город, окраина, ночь. Глухие темные улочки, ветер свищет в поисках собеседника. Наткнувшись на Игната, он завыл, застонал тоскливо, хлопнула одинокая, ободранная вывеска на закрытом ставнями киоске. Игнат недоуменно огляделся: “Где я?

Местность незнакомая, одно несомненно: темные и безлюдные улицы не сулят добра. Игнат осторожно двинулся вперед. Ветер с завыванием рвал волосы, толкал в грудь. “Не ходи туда, там опасность!” — кричал он на разные лады. Из глубин двора раздалось рычание и злобный лай. Мгновение — и лай превратился в визг. Игнат посмотрел туда и увидел зловещие тени. В глубине двора кого-то молчаливо рвали в клочки. Визг превратился в предсмертный хрип и затих.

Игнат передернул плечами, ноги несли его дальше. Ветер, отчаявшись образумить его, вился вокруг, тоскливо плакал о потерянной душе. Впереди из мрака выступило покореженное временем и жизнью строение из металла и пластика. Пластик разломан, торчит рваными, острыми углами, металлические конструкции погнуты неведомой силой. Наверху потерянно качается на ветру потемневшая половинка картонки в стальной рамке. Блеклые цифры на темном фоне. Игнат с трудом узнал остановку общественного транспорта.

— Стоять! — резанул уши голос.

Игнат послушно остановился. Прямо на него из остановки вышли люди. Много людей, они терялись во мгле ночи, видны лишь глаза и руки. Здоровенные, сильные руки, сжатые в кулаки. На костяшках темнели татуировки, покатые бычьи плечи мерцали в свете одинокого невидимого фонаря. Лица, как одно, широкие, с огромными надбровными дугами и глубоко посаженными глазами. Глаза мрачно мерцают, словно прикидывают, куда вонзить нож.

Едва подумал про нож, он тут же появился в руке ближайшего незнакомца. Мрачно блестящее во тьме лезвие двинулось к лицу Игната. Морды людей оскалились, Игнат увидел пеньки сгнивших зубов. Его передернуло. “Еще мгновение — и меня вырвет!”, — подумал он.

Нож был совсем близко, Игнат замер. Что-то странное чувствовалось во всей этой сцене. Словно чего-то не хватает, чего-то важного и неотъемлемого в данной ситуации. Чего?

И вдруг Игнат понял — не было страха. Он ощутил, что совсем не боится! Игнат чувствовал в себе непривычную уверенность. Он не просто чувствовал, он знал: что бы ни случилось, как бы ни повели себя эти люди, какая бы опасность ни выметнулась на него из темноты — с ним ничего не случится! Непрошибаемая уверенность, которой он не испытывал никогда в жизни!

“Я хозяин этого мира! Со мной ничего не может случиться! Я справлюсь с любой напастью, сам, без чьей-либо помощи! Справлюсь! Справлюсь!..”

Слова стучали в голове словно барабанная дробь. И мрак подворотен отступил. Блестящее лезвие исчезло, страшные люди расступились, не коснувшись его. Игнат шагнул дальше, не удостоив их взглядом. Ни одна живая душа не в силах потревожить его. Почему? А потому, что так устроен мир! Игнат шел и упивался этим ощущением силы и власти. Он здесь главный, никто не посмеет его тронуть...

На третьем этаже филиала секты “Рост” было пустынно. Вдоль коридора выстроился ряд высоких роскошных дверей с позолоченными ручками. Напротив них, в самом темном углу коридора, робко притаилась маленькая, простенькая дверца. Ее сестры блистали лакированными боками, она же поражала своей обшарпанностью и убогостью.

Что может крыться за такой дверью? Подсобное помещение? Туалет? В лучшем случае раздевалка для уборщиц! Богатые двери свысока глядели на свою маленькую соседку. Брезгливое высокомерие сквозило в их деревянных лицах. Высокомерие и немножко сочувствия. Ведь она тоже дверь, а всякая дверь, как известно, имеет право на сочувствие и помещение, даже если оно, ха, является уборной! Лишь бы только она не пыталась влезть своей обшарпанной рожей в их приличное общество.

А маленькая дверца и не пыталась. Она просто молчала! Ни капли обиды не было в ее дверном сердечке к высокомерным сестрам. Ведь она лучше других знала, кто на самом деле главный на этом этаже!..

Дверца была непростой. Под обшарпанным листом фанеры скрывалась толстая, высокопрочная сталь. Неприглядная скважина заключала в себе мощный, хорошо отлаженный замок. И, как и все непростые двери, она скрывала за собой непростое помещение. Маленькое, полутемное пространство без окон и других выходов. И вовсе не уборщицы посещали эту комнатку.

Низенький, неприметный человечек с лысиной в мышиного цвета костюме. Тощая, длинная шея неестественно торчала из ворота несвежей белой рубашки. Галстук — словно шнурок на шее цыпленка. Второй человек выглядел куда внушительнее. Среднего роста, в аккуратном черном костюме, под ним черная же рубашка. Лицо строгое, бесцветные глаза бесстрастно мерцают на бесчувственном лице.

Перед ними светились мониторы, кидая на лица людей шевелящиеся блики. На одном из мониторов — небольшая аудитория с замершим у кафедры человеком в белом халате, а на втором — маленькая, полутемная каморка с человеком, сидящим на стуле. Серый и черный глядели на этого человека и видели гораздо больше, чем показывал монитор.