Секта. Роман на запретную тему
Шрифт:
Наконец повторилось то же, что и несколько минут назад: тонированное стекло опустилось, и тяжелый голос без интонаций сказал:
– Это фуфло.
– Чего, мля?! – Марюта вырвал из кармана руку с зажатой в ней заточкой и наяву воспроизвел придуманный им план захвата «плаща» в заложники, приставив сверкающий отточенный трехгранник к его шее:
– Ты чего, сука, а?! Ты где фуфло видел? Да мы за это фуфло только что божьего старичка порешили, мля! Кыча, дырявь ему макитру!
Человек в плаще вел себя очень спокойно и даже не пытался оказать сопротивление. Кыча встал за спиной своего напарника, в руке его появился невесть откуда взявшийся пистолет. Ситуация была накалена до предела, но в это время голос, тот самый, исходивший от невидимки из второго «Мерседеса», спокойно произнес:
– Подойдите ближе.
Марюта и Кыча против своей воли подошли совсем близко к машине.
– Поглядите сюда.
Уголовники, осклабившись, словно волки, и вытянув шеи, принялись вглядываться в темноту прямоугольника
– Что ты видишь? – Голос стал еще ниже, словно он состоял из одних только басов. – Скажи мне, что ты видишь?
Марюта замычал, его лицо исказила еще более дикая гримаса, он принялся бить руками по воздуху, словно и не воздух это был, а трясина и он, Марюта, сейчас, задыхаясь, тонул в болоте. Бандит упал на колени, зарычал, окончательно превратившись в животное. Вдруг он бросился вперед, на руки, встал на четвереньки и, пробив головой наст, принялся есть грязный снег. Кыча тонко завыл. Он вертелся на одном месте, как юла, и размахивал своим пистолетом. Несколько раз выстрелил в землю, а затем внезапно остановился и посмотрел на свой пистолет так, словно видел его впервые, а затем засунул дуло в рот и нажал на спусковой крючок. Его бездыханное тело с выбитым пулей теменем упало на землю со звуком мерзлого бревна.
Человек в плаще молча подобрал выпавший пистолет, проверил, есть ли в стволе патрон, и выстрелил в голову Марюте. Бросил пистолет на снег. Подойдя к головной машине, открыл дверцу и быстро забрался внутрь. Словно по команде, у обоих «Мерседесов» включились фары, и, взревев двигателями, автомобили тронулись с места.
Через секунду на поляне остались лишь два трупа – Кычи и его подельника, рот которого был забит нетающим снегом.
3
…В кабинете Германа заканчивалось внеочередное совещание. Уже пятое на этой неделе, а неделя притом только началась. Вторник! За длинным столом для заседаний, который пустовал реже, чем использовался по прямому назначению, сидели шефы крупнейших периодических изданий. Здесь был и главный редактор «Негоцианта» господин Пучкин, и директор-распорядитель «РБХ» господин Гучкин, и президент «Альфа-Медиа» господин Кучкин, и, разумеется, два термоядерно-медийных боеголова: публицист господин Птичкин и покрытый двухнедельной щечной растительностью ведущий телешоу «Кстати!» господин Мелентьев. Ситуация была неспокойной: после скоропостижной кончины Рогачева его карманные оппозиционеры лишились финансирования и вдруг, неожиданно для всех, в том числе и для самих себя, решили, что они никакие не карманные, а самые настоящие. У оппозиции появились спонсоры, а следовательно, и деньжата, и все эти Емцовы, Огурцовы и Каркаровы вдруг принялись ожесточенно добиваться, чтобы им хоть немного перепало от большого политического пирога, все куски которого, как известно, были давно поделены между… В общем, не важно кем. Как говорится, «эта нога – кого надо нога», так и незачем заострять внимание. Как бы ни шуточны и убоги были попытки бывших рогачевских подопечных заполучить реальную власть, громко шуметь у них тем не менее выходило. Причем так громко, что некоторые особенно пронзительные речи доносились сквозь плотно прикрытые двери наиглавнейшего кабинета, и тогда Геру вызывали на ковер и давали, по его собственному выражению, «откушать царскую фекалию». После таких вызовов Гера, шипя и отплевываясь, летел по кремлевским коридорам, словно ударенный чемпионом мира бильярдный шар, и переводил дух только после того, как попадал «в лузу», то есть в собственное кресло.
Вот уже три месяца Кленовский занимал один из высших постов в администрации, но каждый день давался ему такой большой кровью, словно бы это был год на передовой под непрерывным артобстрелом, так, что и голову поднять не моги – отстрелит начисто. За три месяца Гера изменился до неузнаваемости.
Во-первых, он еще больше похудел. До такой степени, что однажды его спутали с экс-министром чего-то-там Бобченком и не хотели пускать на заседание правительства. Пришлось даже срочно менять гардероб, для чего прямо в Кремль был вызван модельер Букашкин, снявший с Германа мерку, получивший за свою работу предоплату из стабилизационного фонда и укативший собственноручно строчить и кроить костюмы для господина Кленовского. А что? За двести тысяч евро не то что Букашкин, сам Валентино вспомнит молодость и повесит на шею портновский метр.
Во-вторых, Гера стал, по меткому, как всегда, выражению наблюдательного генерала Пети, «зашуганным» и приобрел привычку по-птичьи дергать головой, что сильно смахивало на невроз.
В-третьих, он поседел! Нет, не совсем, разумеется, как лунь, но виски его посеребрило изрядно. Генерал Петя иногда хлопал его по узенькой спине и подбадривал:
– А ты как думал, сынок? Бремя – оно, брат, есть бремя.
Те, кто помнил прежнего Германа, сейчас, встречая его на некоторых шумных мероприятиях или, что чаще, увидев по телевизору, лишь качали головой и цокали языками, мол, «сдал Герка, то ли опять торчит на чем-нибудь, то ли пьет не просыхая». И конечно, были не правы, ибо не в наркоте или алкоголе тут было дело. Гера сох
Незаметно наступил предвыборный год, и Гера иногда завидовал Рогачеву, покинувшему этот суетный мир и оставившему Герману столь беспокойное хозяйство. На смену Ришелье всегда приходит Мазарини, и все, кто при Рогачеве сидел тихо, решили было, что и Герман такой же – инертный, безвольный… Но тут-то они и ошиблись.
Гера через подконтрольные ему ресурсы развернул такую информационную войну с оппозицией, так затянул гайки, что спустя три месяца его прозвали «кремлевским подонком». Вооружившись банальным, но проверенным девизом «Цель оправдывает средства», прикормленная Герой медийная гопота принялась так поносить любую не идущую с медведем лапа в лапу политическую силу, что у видного оппозиционного деятеля, чей предок писал добрые книжки для детворы, а в перерывах расстреливал кулаков, случилось обширное несварение желудка, а на его почве, кажется, инсульт. Совещания с «первопечатниками», как называл Гера управляющих крупнейшими многотиражками, и «болтунами», как озвездил он ведущих политических эфиров, были одним из важнейших элементов борьбы, развернутой Герой против тех, кто решил откусить «пирога». На таких совещаниях Гера выступал с предельно жесткими программными монологами, не терпел никаких возражений, стучал по столу тяжелой хрустальной пепельницей, а однажды пообещал, что тот, кто посмеет перебить его, Германа Кленовского, тот рискует получить этой самой килограммовой пепельницей в лоб, невзирая на заслуги. Слово первопечатники и болтуны получали, как правило, в конце совещания и права на собственное мнение не имели. Гера применял тактику «я д’Артаньян, а вы дерьмо», и его боялись. Знали, что обозлить Кленовского означает потерять работу, и, помалкивая, дружно кивали и «внедряли с оптимизмом» Герины задумки.
Лишь к одному человеку из всей этой печатно-трепачной братии Гера благоволил. Фамилия человека была Варенов, и он руководил русской версией журнала «Newsweek». Ранее Варенов был наиболее талантливым телеведущим и фантастическим шоуменом, чей стиль ведения передач теперь жалко копируем многочисленными клонами, но его «отжали» по личному распоряжению «кое-кого», а Гера с этим вопросом лишний раз перед «кое-кем» появляться не хотел.
«Лишь безжалостно уничтожая противника всеми имеющимися методами, не предоставляя ему ни единого шанса на публичный ответ или, не ровен час, полемику, мы сможем добиться преемственности курса – той задачи, которую ставит перед нами президент и те прогрессивные экономические силы, которые его поддерживают», – говорил Герман, и все слушали его затаив дыхание. Внимали. Вот и сейчас в очередной раз он произнес эту подводящую итог фразу, обвел всех цепким, колючим взглядом, от которого многие из присутствующих покрылись гусиной кожей, и объявил о конце совещания. Каждый из присутствующих посчитал своим долгом перед выходом подержаться за сухую ладошку Кленовского, а когда очередь дошла до Мелентьева, то Гера бросил ему:
– Вы мне нужны. Задержитесь.
Кабинет опустел. Гера встал из-за стола, приоткрыл окно, прошелся по кабинету, не обращая никакого внимания на провожающего его взглядом Мелентьева, и уселся обратно. Закурил, предварительно вставив сигарету в мундштук с антиникотиновым патроном. Сердце в последнее время неприятно покалывало, и он решил расстаться с этой восхитительной табачной зависимостью, которую всю свою курительную жизнь считал частью собственного имиджа. В пластыри, иголки и гипноз не верил, поэтому перешел на легкие сигареты и такой вот хитрый мундштук. Это помогало, но совсем отказаться от сигарет пока что не получалось.
– Я попросил вас остаться потому, что хочу услышать эту странную историю именно от вас, как от очевидца.
Мелентьев вскинул брови, очень правдоподобно изображая удивление:
– Я не понимаю?!
Гера исподлобья тяжело поглядел на него и ничего не ответил. Молча снял трубку телефона, который связывал его напрямую с кабинетом генерала Пети, и без предисловий попросил:
– Зайди, пожалуйста, мы вдвоем.
Генерал Петя заявился в несколько затрапезном виде, что было немудрено: на часах время подходило к полуночи, поэтому красные глаза и распущенная петля галстука были вполне естественны для столь позднего часа. Плюс к этому генерал Петя был без пиджака, рукава белой рубахи его были небрежно закатаны до середины запястья, а брюки держались на широких подтяжках. Во рту генерал Петя мусолил окурок сигары, и весь этот голливудский антураж шел ему, словно грива лошади, то есть абсолютно.
Он кивнул Герману и Мелентьеву. Уселся напротив бородатого телеведущего и положил ноги на стол:
– Герман Викторович, вы нашему другу пояснили, чего от него сейчас требуется?
Герман мотнул головой: «Нет. Не успел».
– Ага. Ну, тем лучше. Валера, ты вроде был на питерском недовольном шествии?
Мелентьев в знак согласия кивнул, а генерал Петя саркастически заметил:
– Вот ведь они какие, звезды голубого экрана-то. Нет бы ответить старику, мол: «Да. Был я там, господин Сеченов». Так нет же! Они кивают. Эх, одно слово, интеллигенция. Ты у нас интеллигенция, да, Валера?