Секта. Роман на запретную тему

Колышевский Алексей

Она закусила губу и насмешливо поглядела на него:

– Чего, такой богатый? Поехали, будут тебе и душ, и бутерброды. У нас городок хоть и маленький, а люди гостеприимные. За чай денег не берут.

…Городок N и впрямь был маленьким, тысяч в сто жителей или около того. Состоял преимущественно из каменных, двухэтажных, вросших в землю домиков еще царской постройки или же из деревянных, тоже двухэтажных, чей возраст был не меньше. Посредине городка стоял памятник Карлу Марксу. У памятника был отбит нос, отчего Маркс был похож на растрепанного бомжа-сифилитика. Возле памятника лежали бездомные дворняги и лениво тявкали

на редких прохожих и еще более редкие автомобили. «Уазик» они тоже облаяли без всякого энтузиазма.

Валя поглядела на дворняг через боковое стекло и внезапно спросила:

– Ты читал в детстве «Приключения Буратино»?

Гера на мгновение отвлекся от дороги и посмотрел на нее:

– А при чем тут?… Читал, конечно.

– Помнишь там описание столицы Страны Дураков?

– Смутно.

– Жаль. Просто наш городишко очень подходит под это описание. Словно с него писали. М-да…

Она тяжело вздохнула и замолчала. Гера не стал ее разубеждать. Зачем, если то, что она сказала, стопроцентная правда? Убожество русской провинции – это особенное, ни с чем не сравнимое убожество, не имеющее начала и, что самое грустное, не имеющее конца. В русской провинции ничего не меняется, лишь ветхость и тлен правят здесь, делая свое дело и превращая живую природу русской провинции в неживую.

– А где твои родители, Валя?

«И черт меня дернул задать этот вопрос. Вон как она изменилась в лице, наверняка у человека с этим вопросом связана целая трагедия, а я тут лезу со своим любопытством».

– Не спрашивай меня. Я не люблю об этом говорить. Мне тогда сразу хочется напиться до беспамятства, а здесь и так спиться – самое обычное дело. Так что не усугубляй мой латентный алкоголизм.

Гера в очередной раз поразился ее манере говорить. Скорее – это манера столичной образованной девушки из хорошей семьи, чем обычной медсестры из глубинки. Таких раньше называли простолюдинками. Где простолюдинка научилась ТАК говорить? Что-то здесь не так. Неувязка, несоответствие места и характера. Загадка! Есть в России самородки, всегда водились, и можно до сих пор встретить в глухой тайге лесника, от нечего делать выучившего французский по самоучителю. Зачем это ему? С медведями, что ли, разговаривать? А поди ж ты, выучил человек…

– Ты любишь читать? Много читаешь?

– Да, записана во все городские библиотеки, которых здесь аж целых две.

– А что в основном читаешь?

– Историческое. Этот город можно или возненавидеть до исступления, или заставить себя его полюбить. Я пробую, книги помогают. Приедем, я тебе покажу свой медвежий угол. Могу поспорить, что столько книг в одном медвежьем углу сразу ты никогда не видел.

– Почему медвежий угол? Больше подходит другое слово. Будуар, например…

Она фыркнула:

– Будуар – это для сытых кошек, а мы так, по-медвежьи. Медведи из круглосуточной, всесезонной берлоги, жаль только, что в спячку на полгода не получается…

Они подъехали к двухэтажному каменному домику на четыре малюсенькие квартиры. Стены из кирпича, поседевшего от времени, синие, недавно выкрашенные рамы. Во дворе столбы с бельевыми веревками и лавочка без спинки. Возле лавочки стояла пустая пивная бутылка из пластика, а земля вокруг была щедро усеяна сигаретными фильтрами. Под самыми окнами квартиры на первом этаже стояла «Волга», водитель которой, казалось, затормозил

в последний момент, иначе въехал бы прямо стену.

– Становись так же, как он, вот мои окна.

– А зачем так близко?

– Делай, что тебе говорят, а то колеса скрутят. Здесь наркоманы этим промышляют, – пояснила она, – а у тебя драндулет популярный, значит, и колеса от него на раз уйдут. Так что не думай, прижимайся прямо боком к стене, я с твоей стороны вылезу.

…Квартирка, оказавшаяся еще меньше внутри, чем казалась снаружи, была чистенькой, точно корабельная палуба. Видно было, что Валя драила ее регулярно и часто. Для Геры нашлись резиновые тапочки, и это было единственным истинно мужским предметом во всем доме. Запах старости, смешавшись с запахом цветения юности, дал занятный оттенок чего-то очень уютного, словом, квартирка была милой и располагала к чаепитиям, употреблению умеренного количества коньяка и разговорам. Бабка сидела на кухне и смотрела в окно, на звук шагов вошедших она никак не отреагировала. Валя подошла к ней вплотную, склонилась над ее седой головой и довольно громко сказала прямо в ухо:

– Я дома!

– Я слышу, не оглохла еще, – проскрипела в ответ старуха.

– Пойдем, я тебя отведу.

– Нет, – бабка упрямо покачала головой, – не хочу. Здесь посижу.

Валя всплеснула руками:

– Да за что же мне это, а?! С ней тут возишься, а она кобенится: хочу, не хочу. Вставай, говорят тебе!

Бабка, что-то причитая себе под нос, встала, опираясь на Валину руку. Валя отвела старуху в ее комнату и вернулась назад. Гера нерешительно стоял возле кухонного стола и, увидев Валю, пробормотал:

– Может, я пойду?

– А чего так? Никогда не видел бабку с придурью?

– Да нет, дело не в этом… Просто, может, я мешаю?

– Не городи ерунду. Сейчас колонку посильней сделаю, – Валя до упора отодвинула рычаг газовой колонки, – и полезай-ка ты в душ. Белье с собой есть свежее?

Гера мотнул головой: «Откуда?»

– Тогда вот тебе, держи, – она достала откуда-то совершенно новую мужскую пижаму, – как знала, что пригодится. Девки в больнице говорили «бери», а я отнекивалась, мол, мне ни к чему. Вроде даже и размер твой.

Гера взял пижаму, задумчиво поглядел на нее, повертел в руках:

– Так это вроде как казенное имущество, что ли?

– Ну да, – с вызовом ответила она, – а ты как думал? Что я на свою зарплату стану пижамы покупать? Ты уж извини, у нас тут все по-простому. Чего можно в больнице приватизировать, с того и живем, так что государство нас не забывает, как видишь. Так ты идешь в душ или нет?!

– Иду, иду, – Гера схватил пижаму и прижал ее к груди. – Ты не обижайся, просто…

– Что «просто»?

– Не приходилось мне в таких пижамах щеголять.

Она усмехнулась:

– Когда-нибудь все бывает в первый раз. Иди давай. Раздевайся. Пока будешь мыться, я твои шмотки в порядок приведу.

– Валь, да что ты? Даже как-то неловко…

– Давай-давай. Скромняшечка нашелся.

…Они сидели на кухне и пили чай. Гера расправился с шестым бутербродом. Видимо, и сыр, и масло имели то же происхождение, что и пижама, но Гера не стал уточнять, так ли это. Валя рассказывала о своей жизни, о том, как она пытается, по ее собственному выражению, «не съехать с катушек вслед за бабкой в этой дыре». Затем вдруг спохватилась: