Секта

Парнов Еремей Иудович

— Манила? Кажется, это было связано с Маркосом, лет тридцать назад? — напряг память Кампински.

На семинаре в Штутгарте действительно разбирали случай глубокого зомбирования, получивший название «Феномен Кастильо». Латиноамериканец Луис Анхело Кастильо был арестован по подозрению в подготовке заговора против тогдашнего президента Филиппинской республики Маркоса. Допрос вели с применением пентотала, прозванного «эликсиром правды». Отличить правду от лжи не способна никакая химия, но волю пентотал подавлял, принуждая тем самым давать ответы. В том, насколько они искренни, должен был разобраться профессиональный гипнолог. С Кастильо работала целая бригада. Его часами держали на детекторе лжи, изучая диапазоны реакций

на самые разнообразные вопросы, но он упорно твердил, что прибыл в Манилу с частным визитом: отдохнуть на побережье, проехаться по стране. Детективы понимали, что это всего лишь легенда, заготовленная на случай ареста. Психологи подозревали нечто более значительное. Медленно, но верно инъекции пентотала и сеансы гипноза позволили проникнуть на второй уровень. Кастильо «признался», что действовал по заданию CIA, но наотрез отказался отвечать на любые вопросы, связанные с заданием. Такая легенда тоже была заложена в программе. Следующий этап предусматривал самоликвидацию, но условия, в которых содержался Кастильо, исключали возможность подобной акции. В поисках подходящего оружия он дошел до мучительного состояния, которое сродни ломке, переживаемой наркоманом, лишенным доступа к зелью. Лишь после этого следствию удалось проникнуть на последний уровень. Кастильо рассказал, что действительно прибыл с целью убить Маркоса. Чтобы предупредить социальный взрыв, CIA вошло в контакт с оппозицией и разработало план покушения. Диктатор довел положение в стране до точки кипения. Впоследствии выяснилось, что он еще и присвоил тридцать миллиардов долларов.

Программа, которой целиком и полностью было подчинено поведение агента, содержала определенные ключевые слова. Раскрыть код удалось благодаря случайному совпадению. Намучавшись в госпитале, где его пичкали укрепляющими средствами, Кастильо попросился обратно в камеру. Врач ответил, что это зависит от высокого начальства. В то же мгновение Кастильо рухнул на койку и заснул мертвым сном. Разбудить его оказалось не под силу даже реаниматорам. Выход нашел гипнолог, принимавший участие в допросах. Он раскрыл изъятую у арестованного записную книжку и начал читать вслух все записанные в ней слова и цифры: имена, адреса, телефоны. Особое внимание привлекла сентенция на одной из последних страниц: «Я должен верить себе, иначе мне не поверят». Едва она прозвучала, Кастильо открыл глаза. Ему дали прийти в себя, после чего возобновили эксперименты. О допросе как таковом речь не шла: агент раскололся и не мог уже сообщить ничего нового. Случай вызывал интерес с позиций чистой науки. Опыт с записной книжкой повторили, погрузив Кастильо в гипнотический сон. При упоминании группы цифр — 67 07 05 — он сунул руку под подушку, выхватил воображаемый револьвер и приставил себе к виску. Сходную реакцию он обнаружил и при взгляде на фотографию президента. С той лишь разницей, что продемонстрировал готовность к действию, противоположному самоубийству. Вывод напрашивался однозначный. Шестизначное число было истолковано как дата — текущий год, июль, пятый день, когда после покушения агент должен был покончить с собой.

Упомянув о «Феномене Кастильо», Кребс лишь усугубил самые мрачные подозрения Бруно Кампински. На профессора в свою очередь произвело впечатление замечание о воздействии стронция. После акции в токийском метро приходилось принимать всерьез любую гипотетическую возможность, сколь бы безумной она не казалась здравомыслящему человеку. Печальный опыт показывал, что не существует границы, которую не решится перешагнуть международный терроризм. Убийцы-смертники действовали не только в Японии или на Ближнем Востоке.

— Вы, конечно, обратили внимание, господа, на его татуировку? Меня заинтересовал зеленый дракон. Чистота и тонкость рисунка обнаруживают высокое мастерство. Раньше подобное можно было встретить, скажем, в Японии или Китае, однако нынче… Не знаю.

— Совершенно справедливо, господин профессор, — подтвердил Обердорфер. — В наше время татуировка сделалась непременным атрибутом молодежной культуры. На Шрайгассе за четыреста шиллингов вам нарисуют и не такое.

— И все же, — Кребс задумчиво потер переносицу. — В связи с контрабандой радионуклидов, вы затронули наркомафию, инспектор, — он повернулся к сидящему на больничной тумбочке Кампински. — Кого конкретно имели в виду: триады Гонконга, якудзи или афганцев? Этот дракон на плече не дает мне покоя.

— Мне лестно сознавать, что мы думаем в одном направлении, господин профессор. Предполагать можно и то, и другое, и третье. Афганцы давно освоили не только Среднюю Азию, но и Кавказ, включая Азербайджан и Чечню. Но, вы опять-таки совершенно правы, характер татуировки скорее указывает на Дальний Восток. Одно могу сказать твердо: сращение широко развитых структур наркобизнеса с ядерной контрабандой маловероятно. В сущности мы имеем дело лишь с единичными, я бы сказал, далекими от профессионализма проявлениями. Конкретный пример налицо, — Кампински кивнул на стеклянную стенку бокса, где лежал Исмаил Аливелиев. На фоне белоснежной подушки его основательно обросшая физиономия казалась почти черной.

— В чем вы усматриваете непрофессионализм?

— О нем лично ничего сказать пока не могу: зомби, так зомби. Иное дело — хозяева. В нынешних условиях везти такую штуковину самолетом более чем рискованно. Почти никаких шансов.

— Но в Москве его пропустили?

— Я говорю о Европе, но и в Москве он бы вряд ли сумел миновать контроль. В Ташкенте, согласен, возможностей больше. Думаю, что при посадке в Шереметьеве транзитный самолет не проверили с должным тщанием.

— Мы уже послали русским уведомление, — сказал Обердорфер.

— Что ж, господа, — Кребс извлек монокль, дохнул на него, протер уголком платка, острым пиком торчавшего из нагрудного кармана, — я никогда не отказывал полиции в помощи, не хочу делать исключение и для вас.

— Не знаю, как и благодарить вас, господин профессор, — Кампински почтительно склонил голову. — Мой австрийский коллега наверняка позаботится достойно возместить ваши расходы.

— Это не главное, — поспешно отмахнулся старый психиатр. — Я вынужден настаивать на одном непременном условии: вы передадите мне все документы, найденные у данного индивида, вплоть до самой ничтожной бумажки. Любая мелочь может оказаться определяющей. Вы меня понимаете?

Кампински переглянулся с Обердорфером.

— Боюсь, это нелегко будет выполнить, — озадаченно пожал плечами австриец. — Если вам нужно ознакомиться, я постараюсь устроить, но…

— Именно так: «но»! Я не привык работать на глазах у посторонних людей, тем более полицейских. Это нервирует, мешает сконцентрировать мысль. Нет, мне нужно спокойно подумать; в привычной обстановке, за чашкой липового цвета и с хорошей сигарой в руке.

— Вам обязательно нужны подлинники или можно обойтись копиями? — спросил Обердорфер.

— Подлинник всегда лучше, ибо несет на себе определенную эманацию, уловить которую способно лишь подсознание. Это нечто большее, чем экстрасенсорное восприятие, — Кребс мечтательно опустил веки. — Впрочем, я не стану настаивать на подлинниках, сгодятся и копии. Когда смогу их получить?

— Постараюсь, чтобы вам доставили как можно скорее, — заверил Обердорфер.

— Отлично, господа. После того как ознакомлюсь с документами, дам окончательный ответ. Возможно, что-то и удастся придумать. Важно найти хотя бы подступы к коду… Нет-нет, можете не провожать. Я найду дорогу.

— Как он вам? — спросил Обердорфер, когда стихли шаги в коридоре.

— По-моему, то, что надо. Оригинальный старик.

— Ученик самого Юнга. Говорят, он творит настоящие чудеса.

— Значит будем уповать на чудо, коллега. Список пассажиров получили?