«Сельский субботний вечер в Шотландии». Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова
Шрифт:
«Ты не безъ чувства слышишь голосъ поэта, уже не существующаго, ты, читающій сіи стихи: взоръ твой смущается, читая ихъ. Узнай послдній выводъ опытности человческой: кто не властелинъ своей души, тотъ будетъ невольникомъ судьбы. Корень добродтели одинъ: это благоразуміе въ жизни, это сила воли.»
Привыкнувъ судить о различныхъ классахъ общества человческаго по примрамъ, находящимся передъ нашими глазами, мы готовы сомнваться въ существованіи Поэта, который, родившись подъ соломенною кровлею и бывши почти всю жизнь свою мызникомъ, заставлялъ, раскаяваясь, говорить Музу свою голосомъ нравственности столь торжественной, убдительной и чистой. Но Шотландскіе нравы представляютъ картину еще боле изумительную. Это весь пылъ южныхъ страстей, привыкшихъ къ суровому небу! Страстная дружба, живая, глубокая ненависть, необузданная любовь, поэтическій и музыкальный инстинктъ, общественные привычки Провансальскихъ крестьянъ даже въ быстрой пляск: все это встрчаете у жителей горъ и долинъ, на сверъ отъ свтлой Твиди. Въ нихъ узнаете людей Галлійскаго и Цельтическаго поколній, давнихъ утснителей сихъ пустынныхъ странъ, навсегда отдленныхъ силою битвъ и могуществомъ нравовъ отъ Германскаго поколнія, населившаго Англію. Если характеръ сей виднъ сильне въ дикихъ нравахъ Горцевъ, Highlanders, то онъ сохранился не въ столь разительныхъ, но боле прелестныхъ оттнкахъ жителей долинъ, или Low-landers.
Сіи послдніе украсили деревенскій бытъ свой всми прелестями усовершенствованнаго просвщенія. Приходскія училища, учрежденныя въ 1646 году Шотландскимъ Парламентомъ, уничтоженныхъ Карломъ ІІ-мъ, и возстановленныя въ 1696 году, доставляютъ всякому отцу семейства средство, дать первоначальное, не дорогое воспитаніе своимъ дтямъ: за шесть шиллинговъ въ годъ, учитель обучаетъ каждаго изъ воспитанниковъ Англійскому языку, за десять шиллинговъ Латинскому языку и Ариметик. Строгій Кальвинизмъ, заставляя каждаго отца семейства быть духовнымъ наставникомъ своего семейства, придалъ нравамъ какую-то силу и оттнокъ Пуританства. Стсненные узы семейственные усиливаютъ у нихъ любовь къ родной стран. Продолжительныя междоусобныя войны Шотландскія, кровавыя, ужасныя, но безкорыстныя; далекая тнь народной, отдльной независимости, всегда драгоцнной для нихъ, если не какъ надежда, то какъ воспоминаніе; уваженіе къ женщинамъ, сдлавшимся для Шотландцевъ предметомъ романическаго обожанія; древняя склонность къ музык и танцамъ, тщетно угнетаемая Пресбитеріанскою церковью; любовь къ своей сторон, оживляемая и соединеніемъ идей, плняющихъ сердце, и старинною мелодіею народныхъ балладъ, повторяемыхъ дикимъ эхо, и магическими именами Валласа и Брюса; наконецъ, живописное очарованіе страны, разнообразной, обильной событіями, развалинами и воспоминаніями: все это, столь живо отражающееся въ прелестныхъ стихотвореніяхъ Борнса, смшанно находится въ нравахъ его соотечественниковъ. Видя въ хижин своего отца самый трогательный примръ патріархальной жизни, Робертъ Борнсъ изобразилъ его въ небольшой поэм, исполненной красотъ совершенно оригинальныхъ: это Субботній вечеръ сельскаго жителя (The Cotter\'s saturday Night), переведенный нын Г-мъ Козловымъ, подъ заглавіемъ, означеннымъ въ начал сей статьи. Подлинникъ сего сочиненія написанъ равными строфами, элегическимъ римомъ, который ввелъ въ употребленіе Спенсеръ и которымъ столь счастливо пользовался Лордъ Байронъ, чтобы надлежащимъ образомъ судить о перевод Г-на Козлова, вспомнимъ, что Борнсъ былъ поэтъ возвышенный, пламенный, падшій наконецъ подъ ударами судьбы, бросившей его не въ то состояніе, къ которому онъ принадлежалъ умомъ, душою и воображеніемъ. Онъ на всю жизнь остался человкомъ бднымъ, это правда; онъ не могъ перейдти въ достойное его общество, не имлъ силъ поддержать маленькое хозяйство свое, когда Муза его подарила ему нсколько сотъ Фунтовъ стерлинговъ; но онъ понималъ вс нжнйшія ощущенія, чувствовалъ какъ поэтъ, а званіе поэта не терпитъ Аристократства. Если вообще не нужно быть Лордомъ или Коллежскимъ Ассесоромъ, для того чтобы возвышаться духомъ надъ окружающими насъ, большею частію млкими, ничтожными современниками, то для поэта еще мене нужны общественные классы. Сила генія находится въ немъ самомъ, а не въ почетномъ блеск, окружающемъ его вещественность. Кажется, Г. Козловъ упустилъ изъ виду это различіе, и почелъ Борнса простымъ крестьяниномъ, который между прочимъ напваетъ на поэтической свирлк. Это почитаемъ мы главною ошибкою Русскаго перевода, ибо онъ напоминаетъ намъ не пламеннаго Пвца Шотландіи, сгорвшаго въ огн страстей, а простаго поселянина, очень мило разсказывающаго о своемъ сельскомъ быт. Можно даже предположить, что Г. Козловъ, переводя Борнса, помнитъ о нашемъ Слпушкин и подъ напвы сего послдняго хотлъ передать намъ глубокій чувствомъ, пснопнія Шотландскаго поселянина. При всемъ уваженіи нашемъ къ таланту Г-на Слпушкина, мы никакъ не ршимся сравнивать съ нимъ Борнса, даже потому, что одинъ изъ нихъ былъ крестьянинъ Шотландскій, а другой Русскій. Читатели видли выше сего изображеніе быта Шотландскихъ крестьянъ, и могутъ судить о различіи онаго съ бытомъ крестьянъ нашихъ. Они знаютъ жизнь Слпушкина и читали выше сего описаніе жизни Борнса. Есть-ли хоть малйшее сходство между сими двумя Поэтами? Не забудемъ, что поэтъ выражаетъ себя и въ жизни, такъ-же какъ въ сочиненіяхъ. Не понявъ характера Борнса,Г. Козловъ представилъ его намъ въ превратномъ вид. Послушаемъ Г-на Переводчика:
Ноябрь шумитъ; въ поляхъ метель и вьюга;
Ненастный день сталъ меркнуть за горой;
Ужь отпряженъ усталый быкъ отъ плуга
И, весь въ пыли, онъ тащится домой.
Поселянинъ скорй спшитъ съ работы;
Съ недлею окончаны заботы;
Его соха, и ломъ, и борона,
И сбруя вся въ порядк убрана;
Онъ веселитъ свое воображенье,
Что радостно начнется воскресенье;
И чрезъ лсокъ, въ уютный домикъ свой,
Идетъ къ семь, на отдыхъ и покой.
Стихи гладки; но по прочтеніи ихъ, ничего не остается въ душ. Читателя поражаетъ только несообразность: какимъ образомъ, въ Ноябр, когда въ поляхъ метель и вьюга – быкъ въ пыли? .. это произошло отъ того, что Переводчикъ не близко держался подлинника, гд не только нтъ сей несообразности, но, напротивъ, въ цлой строф блещетъ высокая, пламенная поэзія. Мы страшимся исказить прелестные стихи Борнса прозаическимъ переводомъ, но, чтобы оправдать и его, и свои слова, передаемъ читателямъ смыслъ вышеприведенной строфы:
«Слышу гнвный стонъ ледянаго Ноябрьскаго втра. Ночь. Она спшитъ и оканчиваетъ слишкомъ краткіе часы зимняго дня. Быки, покрытые п_о_томъ , запачканные своею работою, идутъ отъ плуга. Въ воздух, вороны поднимаются черными рядами, темнетъ небо и на старыхъ дубахъ ищутъ сна. Приближается бдный мызникъ: недля кончилась для него; утомительная работа дастъ ему успокоиться одинъ день; какое счастіе! Завтра онъ будетъ наслаждаться отдыхомъ. Онъ собираетъ земледльческія орудія, бороны, заступы, желза сохи: эта тяжесть легка; завтра онъ надется провести спокойное утро, и, радостный, хотя и утомленный, проходитъ черезъ открытыя поля, попираетъ ногами кустарникъ и направляетъ шаги свои къ дыму своей хижины.»
Картина совсмъ не та!… Даже, осмливаемся сказать, въ прозаическомъ перевод виднъ другой характеръ стихотворенія, боле похожій на характеръ подлинника.
Намъ могутъ возразить, что Г. Козловъ не хотлъ близко подражать подлиннику и оградилъ себя словами: вольное подражаніе. Но съ этимъ не льзя согласишься. Какъ-бы ни называлъ нашъ поэтъ переводъ свой, онъ остается въ равной отвтственности передъ читателемъ, ибо обязался передать ему Борнса. Мы не привязываемся къ словамъ, хотя изъ приведеннаго мста читатели видятъ, что въ Русскомъ перевод есть пропуски и переиначиванья; мы говоримъ только что онъ не передалъ намъ характера Борнсовоц поэзіи, а этого мы столько-же въ прав требовать отъ подражанія, какъ и отъ ближайшаго перевода. Скажемъ боле: мы почитаемъ ошибкою тотъ способъ перевода, который называютъ у васъ подражаніемъ: или пишите свое, или точно передавайте избранный вами подлинникъ; иначе, я не узнаю ни васъ, ни чужеземнаго поэта. Вотъ почему мы почитаемъ себя въ прав судить о стихотворномъ подражаніи какъ о перевод, и вотъ почему мы не совершенно довольны переводомъ Г-на Козлова.
За Субботнимъ вечеромъ, въ книжечк Г-на Коздова напечатанъ переводъ другаго стихотворенія Шотландскаго поселянина: Къ полевой маргаритк , которую Робертъ Борнсъ , обработывая свое поле , нечаянно срзалъ желзомъ сохи, въ Апрл 1786. Это прелестное стихотвореніе боле сохранило въ Русскомъ перевод свою первобытную свжесть и красоту. Въ немъ Борнсъ видне и понятне для Русскаго читателя, чмъ въ перевод предъидущей пьесы.
Поэзія Борнса весьма разнообразна. Въ нкоторыхъ стихотвореніяхъ его господствуетъ неподражаемый юморъ Шотландскихъ поселянъ; таковы: Молитва лицемра (Holy Willie\'s prayer), Посланіе къ дьяволу (Address to the De\'il), и проч. Въ другихъ онъ возносится до высокой, строгой поэзіи, гд звучность стиховъ соотвтствуетъ сил мыслей. Одно изъ замчательнйшихъ стихотвореній его въ семъ род есть: Стованіе Маріи Стюартъ при возвращеніи весны.
Искренно благодаря Г-на Козлова за его желаніе познакомить насъ съ однимъ изъ поэтовъ Великобританіи, скажемъ, что въ изданной имъ нын книжк, мы всего боле были услаждены Посланіемъ къ Ал. Ан. В… к-вой. Поэтъ пишетъ къ ней, и вдругъ узнаетъ, что, она уже не существуетъ для здшняго міра. Это посланіе напечатано впереди обоихъ упомянутыхъ стихотвореніц. Вотъ оно:
Была пора, лучъ ясный въ ней сіялъ,
Я сердцемъ жилъ, я радостью дышалъ,
И жизнь моя играючи летла.
Т дни прошли; одта черной мглой,
Въ моихъ очахъ природа потемнла;
Кругомъ гроза; но ты была со мной,
Моя судьба душой твоей свтлла!
Мн замнилъ твой дружескій привтъ
Обманъ надеждъ и блескъ веселыхъ лтъ.
Забылось все. Какъ плнники въ невол,
Привыкнулъ я къ моей угрюмой дол;
Она (скажуль?) мн сдлалась мила:
Меня съ тобой она, мой другъ, свела,
И, можетъ быть, не даромъ мы узнали,
Какъ много есть прекраснаго въ печали!
Теперь съ тобой надолго разлученъ,
Но дружбою, но памятью твоею
Какъ воздухомъ душистымъ окруженъ,
Я чувствовать и думать не умю,
Чтобъ чувствъ и думъ съ тобой не раздлять.
Стсненъ-ли духъ отъ мрачныхъ впечатлній,
Горитъ-ли онъ въ порывахъ вдохновеній,
Могу-ль тебя, могу-ль не вспоминать?
Въ ум моемъ ты мыслію высокой,
Ты въ нжности и тайной и глубокой
Душевныхъ чувствъ, и ты-жь въ моихъ очахъ,
Какъ яркая звзда на темныхъ небесахъ.
Я ждалъ ее, я мчался къ ней душою,