«Сельский субботний вечер в Шотландии». Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова

Имя Борнса досел было неизвстно въ нашей Литтератур. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ замчательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мнніе о семъ новомъ перевод нашего Пвца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ тхъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ.

Робертъ Борнсъ (Burns), сынъ бднаго мызника, родился въ Эрскомъ округ, 25 Января 1759 года, на берегахъ Дуна въ Шотландіи. Отецъ его, раззорившись отъ неурожаевъ и пожаровъ, употребилъ остатки своего имнія на воспитаніе двухъ сыновей своихъ, Роберта и Гильберта. Но чмъ ограничилось сіе воспитаніе? Одинъ учитель, какой-то Мюрдокъ, научилъ ихъ Французскому языку, Англійской Грамматик и стихосложенію. При этомъ поверхностномъ ученіи, юные дти мызника веди самую грубую сельскую жизнь: посл книгъ, они брались за серпъ или соху старая, слпая тетка, сидя въ углу сельскаго домика ихъ, по вечерамъ разсказывала имъ длинныя лтописи Шотландскихъ суеврій. Она перебирала всхъ невидимыхъ проказниковъ, въ незапамятныя времена являвшихся въ пещерахъ, долинахъ, ркахъ, прудахъ и кустарникахъ тамошней стороны. Робертъ, слыша разсказы о страшныхъ Шотландскихъ лшихъ, домовыхъ, подземныхъ и рчныхъ привидніяхъ, пугался и творилъ молитвы; Гильбертъ, боле разсудительный, и впослдствіи меньше славный и боле счастливый чмъ братъ его, слушалъ свою тетку и смялся надъ братомъ. Иногда учитель Мюрдокъ приносилъ имъ книгъ, и доброе семейство бывало въ восхищеніи отъ сего драгоцннаго подарка; въ зимніе вечера онъ даже самъ читывалъ съ ними нкоторыя изъ драмъ Шекспира. Тутъ Робертъ, слушая однажды Тита Андроника , пьесу, почитаемую многими не Шекспировою, клялся, по одному собственному чувству, что эта пьеса дурна, и наконецъ, когда во второмъ явленіи пятаго дйствія стражи приводятъ на сцену Лавинію, героиню пьесы, и у Лавиніи уже отрзаны руки и языкъ, а тиранъ спрашиваетъ у нее насмшливо: Не угодно-ли ей воды, умыть руки? девятилтній Борнсъ вскричалъ, что если учитель оставитъ у нихъ книгу, то онъ сожжетъ ее. Эта простодушная критика показывала въ ребенк Роберт такой вкусъ и такую разборчивость, которой недоставало у знаменитаго Мадоны, и Стивенса и Джонсона, другихъ критиковъ Шекспира.

Но несчастіе тяготло надъ семействомъ Роберта Борнса. Неурожайный годъ и немилосердый хозяинъ мызы доведи отца его и все семейство до ужаснйшей бдности. «Три года, говоритъ Гильбертъ Борнсъ въ письм о жизни своего брата, три года мы не видали въ нашей хижин ни одного куска свжаго мяса.»

Бдное семейство боролось съ судьбою столь великодушно, что, казалось, оно было-бы достойно лучшей участи. Робертъ Борнсъ, самый могучій изъ всхъ юношей своего округа, работалъ съ утра до вечера, напвая старинныя Шотландскія псни. Борнсу было шестнадцать лтъ, когда на сельскихъ работахъ онъ сыскалъ себ подругу. Надобно знать, что въ Шотландіи есть обычаи, по которому молодые крестьяне и крестьянки соединяются парами для работъ въ пол и облегчаютъ взаимные пруды. Подруга Борнса была, какъ онъ самъ говоритъ, тихая и самая скромная изъ всхъ двушекъ Шотландскихъ: a bonie, sweet, sonsie lass. Эти прелестныя, простыя слова можно перевести по Русски такимъ образомъ: пригожая, ласковая, миленькая двушка. Она была для Борнса первымъ вдохновеніемъ любви и стиховъ. Балладу его, или признаніе въ любви, повторяли вс окрестные поселяне: поэтическое призваніе Борнса было ршено.

Посл продолжительныхъ и безполезныхъ усилій возстановить свое маленькое благосостояніе, почтенный отецъ Борнса, преслдуемый исполнителями закона, долженъ былъ вскор выдашь заимодавцамъ весь свой домашній скарбъ, когда смерть, ускоренная горестью, вырвала его изъ объятіи дтей. Они послдовали въ терпніи примру, показанному имъ отцомъ, и не были счастливе его. Покупка худыхъ хлбныхъ сменъ и пожаръ увеличили ихъ бдствіе. Къ довершенію несчастія, предметъ первой любви Роберта Борнса, прелестная Марія, умерла. Молодой поэтъ, въ отчаяніи посвятилъ памяти ея стихи (To Mary in Heaven), по сил, чувству и страсти принадлежащіе къ высокой поэзіи.

Раззоренные братья заняли у одного богатаго сосда значительную сумму денегъ и сняли аренду въ другомъ мст. Робертъ, таская плугъ, училъ наизусть народныя псни, и исправлялъ старый слогъ ихъ, или сочинялъ новыя слова на древніе напвы. Одинъ годъ прошелъ подл смерти прекрасной двы горъ (Highland Mary). Непостоянная, пламенная чувствительность сндала Поэта втайн, и вскор Jeannie Armor, дочь одного изъ окрестныхъ мызниковъ, сдлалась предметомъ страсти Шотландскіе поселяне представляютъ собою странное явленіе: это народъ дятельный, нравственный, трудолюбивый, извлекающій изъ неблагодарной почвы немногія произведенія, грубыя обычаями и романическій своими склонностями, уставши отъ дневныхъ трудовъ, земледлецъ Шотландскій идетъ къ хижин той, которую онъ любитъ; дерзкой любви его не устрашаетъ ничто: ни вс ужасы сверной зимы, ни снгъ, падающій большими хлопками, ни втръ, дующій бурными порывами, ни продолжительность дороги, ни ужасы ночи. Онъ робко стучится у дверей своей красавицы и ея вжливость или непреклонность составляетъ его счастіе или приводятъ его въ отчаяніе. Такъ прелестная сцена Ромео и Юліи, вошедшая въ народный обычаи Шотландскихъ пастуховъ, безпрестанно повторяется въ этомъ холодномъ климат, у этого народа, который мы называемъ варварами. «Для насъ, бдныхъ крестьянъ, говоритъ Р. Борнсъ въ письм къ Доктору Муру, любовь есть важнйшее дло въ жизни. Надежда, увидть на одну минуту свою возлюбленную, тайное свиданіе, сладостное прости , нжная улыбка: вотъ единственныя радости въ нашемъ бдномъ существованіи.» Этотъ обычай сельскихъ любовниковъ былъ для Борнса предметомъ многихъ небольшихъ поэмъ, прелестныхъ откровенною простотою и деревенскою истиною, въ нихъ между прочимъ. Изображалъ онъ и свою Дженни, которая, долго бывъ къ нему жестокою, наконецъ впала въ заблужденіе. Строгая Кальвинистская церковь заставила ее въ продолженіе трехъ воскресенія слушаетъ выговоры и увщанія пастора. Робертъ Борнсъ требовалъ руки Дженни, но отецъ не хотлъ, чтобы дочь его вышла за бдняка. Несчастный Борнсъ, растерзанный въ нжнйшихъ своихъ чувствахъ, готовъ былъ на дло отчаянное. Онъ записался на корабль, готовившійся къ отъзду въ Ямайку, и, для издержекъ, которыхъ требовали приготовленія къ отъзду, ршился издать свои многочисленныя баллады и поэмы на Шотландскомъ язык, восхищавшія поселянъ.

Едва изданы были сіи стихотворенія, какъ во всей Шотландіи заговорили о необыкновенномъ Поэт. Сила, прелесть, чувствительность оживляли его простые стихи, писанные на родномъ язык Шотландцевъ. Удивлялись, какъ бдный поселянинъ умлъ извлечь изъ самыхъ простыхъ ощущеній сердца столь трогательную поэзію. Эта живая, полная, разнообразная веселость, эти сильные, возвышенные порывы, заимствованные изъ самыхъ простыхъ сценъ, сообщающіе прелесть всмъ движеніямъ рима свободнаго, сельскаго, восхитили Эдинбургскихъ ученыхъ. Меккензи, Дюгальдъ Стюартъ, Битти, Рамзей, люди высокаго достоинства и строгаго вкуса, распространили извстіе о семъ чуд въ Литтератур. По приглашенію Доктора Блеклока, Борнсъ пріхалъ и Эдинбургъ. Онъ былъ принятъ искренно, въ лучшее общество города, совершенно литтературнаго, Аинъ Великобританіи, давало праздники поселянину-поэту, который развязностью, природнымъ благородствомъ своего обращенія, огнемъ и остротою своихъ разговоровъ, увеличилъ блескъ своего успха. Второе изданіе сочиненій его, умноженное новыми стихотвореніями, было тотчасъ раскуплено. Изъ пяти сотъ Фунтовъ стерлинговъ, вырученныхъ Борнсомъ, онъ послалъ двсти Фунтовъ своей старой матери, и снова предложило руку свою Дженни. Въ чемъ отказали бдному земледльцу, на то согласились для знаменитаго поэта.

Соединившись съ избранною имъ особою, Борнсъ купилъ мызу и началъ заботиться о хозяйств, но воспоминаніе о город и непобдимое стремленіе къ Поэзіи, которая прославила его и доставила ему руку Дженни, вскор отвратили Поэта отъ сельскихъ занятій. Мыза его пришла въ упадокъ и Борнсъ былъ принужденъ занять мсто чиновника при таможн: эта обязанность, несообразная съ его природными склонностями, имла самое пагубное вліяніе на остальную жизнь его.

Онъ хотлъ обмануть себя, буйными удовольствіями и шумною радостью заглушая грусть своего положенія. Здоровье его разстроилось и, 15 Іюля 1796 года, онъ умеръ, тридцати осьми лтъ отъ роду, оставивъ бдную вдову, родившую сына въ самый день погребенія ея мужа. Сограждане Борнса изъявили печаль свою, сдлавъ ему великолпныя похороны, и берега Эра, прославленные Борнсомъ, покрылись безчисленнымъ множествомъ людей всхъ классовъ, пришедшихъ съ горъ и долинъ, проводить гробъ Шотландскаго Поэта.

Не льзя безъ горестнаго чувства вспомнишь о заблужденіяхъ, до коихъ унизился Борнсъ въ послднее время своей жизни. Дарованіе его еще цвло. Какъ-же могъ возвышенный Поэтъ забыть себя для грубыхъ радостей? Причину сего явленія можно открыть въ тайной борьб его общественнаго положенія съ силами души, его пламенныхъ желаній съ безсиліемъ исполнить оныя. Онъ былъ чувствителенъ, неукротимъ, уступалъ своимъ страстямъ какъ вол судьбы, и дорого купилъ счастіе двигать сердцами людей и умереть славнымъ. Онъ видлъ свои заблужденія, укорялъ себя въ слабости, жаллъ о судьб своей и не могъ ни возвысишься до степени, достойной его, ни бросить грубыя наслажденія, смущавшія его разсудокъ и усыплявшія въ немъ чувство горести. Онъ вврилъ тайну своихъ угрызеній и своихъ печалей собственной своей эпитафіи. Ее можно было-бы написать на гробниц большей части людей съ дарованіемъ, у коихъ способность чувствовать, любить и страдать беретъ верхъ надъ силою дятельности и постоянствомъ воли. Вотъ смыслъ сей эпитафіи:

«Если буйство води увлекаетъ тебя и воображеніе одерживаетъ надъ тобою побду; если небо создало тебя столь пылкимъ, что ты не можешь размышлять, столь пламеннымъ, что ты не можешь носить цпей; если ты чувствуешь себя непокорнымъ и гордымъ, и не можешь ни ползать, ни молить: приближься, вотъ урокъ теб! это могила одного изъ твоихъ братьевъ, столь-же ничтожнаго, столь-же безумнаго, какъ и ты. Приближься, невольникъ своихъ помысловъ! приближься, гляди и плачь!»

«Ты родился поэтомъ и Муза твоя дика?… Ты страшишься толпы и въ пустын повторяешь стихи, слагаемые тобою для собственнаго наслажденія?… Я, бдный пвецъ, молю тебя: не проходи мимо, не почтивъ меня сердечнымъ вздохомъ! Я жилъ, такъ-же какъ и ты. Я былъ поэтъ, и жизнь моя была продолжительное мученіе.»

«Хочу, чтобы ты остановился на этомъ дерн; хочу, чтобы примръ мой устрашилъ тебя. И я, какъ ты, давалъ благіе совты; я руководилъ другихъ, я заблуждался самъ. Я пробжалъ поприще жизни какъ упоенный: стремленіе моря не столь быстро, пламя не столь пожирающе! Дятельный умъ, строгая разборчивость, легкая чувствительность, все нжное дружбы, все огненное любви, все влекло меня къ одной гибели. Я палъ подъ ударами своихъ заблужденій: я обезславилъ свою славу.»