Сельва
Шрифт:
Сумрак сгущается. Кроны мангров сплетаются так плотно, что даже безжалостное тропическое солнце не может пробить их зеленый заслон.
– Стоп!
– слышу вдруг я собственный голос. Со мной это часто бывает. Мысли витают черт-те где, а инстинкт самосохранения локатором прощупывает закоулки джунглей.
Возле черной замшелой коряги из воды выглядывает огромный желтый глаз. Он, как перископ подводной лодки, неподвижен, Брас и Пихра, раскрыв рты, уставились на глаз-гигант. Они, конечно, понятия не имеют,
Вскидываю автомат и от бедра даю короткую очередь. Рев потрясает мангры, вода взлетает фонтаном. Впечатление такое, будто в озеро выпустили разъяренного кашалота.
Брас окаменел. Еще бы! Представление - первый сорт! Специально для деловых людей.
Квиррл всплывает вверх брюхом. Шесть лягушачих лап и прожорливая пасть размером с кузов самосвала. Вид жутковатый, но тревожит не это. Квиррлы появились давно, это не новое детище сельвы. Реакция запаздывает.
Выбираемся к берегу. Деревья расступаются.
"Подгоревший блин"!
До горизонта простирается угрюмая бурая равнина. Земля сухая и растрескавшаяся. Травы нет и в помине, лишь кое-где торчат обуглившиеся стволы деревьев. Меж кочек стелются ленты тугого серо-желтого дыма. Солнце печет вовсю, над равниной повисло белесое марево.
Да, это - "подгоревший блин". Так охотники называют торфяник, в недрах которого бушует пожар. Тонкая корочка земли едва прикрывает ямы, провалы, пузыри.
– Прекрасно!
– ни с того ни с сего заявляет Брас.
– Что прекрасного вы нашли в "подгоревшем блине"?
– с раздражением спрашивает Пихра. Он устал и поэтому зол.
– Мы не сбились с маршрута!
– Брас сияет, рассматривая карту. Капрал пытается заглянуть в нее, но Лен проворно складывает лист и сует его в нагрудный карман. Пихра сплевывает и отходит в сторону.
– Что мы не сбились - это, конечно, хорошо, - замечаю я.
– Но "подгоревший блин" - штука опасная. На торфяники даже зверье не забредает.
Брас растерян.
– Может... обойти?
С сомнением качаю головой:
– Обычно подземные пожары тянутся полосами на сотни километров. Это месяцы пути.
– Надо пробиваться, - бурчит Пихра, разгоняя ладонью облачко пыли, собравшееся над его головой.
Что мне сказать этим людям? Что переход через "блин" - почти верная смерть? Что кружной путь тоже гибель? Что Дерево помутило наш разум, а обратной дороги нет?
Разве что-нибудь изменится, если я скажу все это?
– Пойдем в связке, - говорю я и достаю из мешка бухту капронового шнура.
– Я - первый. Брас - замыкающий. Капрал - посередине. Советую выкинуть лишнее из рюкзаков.
На
Возникает небольшая перепалка. Брас категорически отказывается выбросить пакеты с аппаратурой для анализа нектара бессмертия.
– Пеняй на себя!
– кричит Пихра.
– Сорвешься - вытаскивать не буду!
Закуриваем на дорожку. Руки трясутся. Брас глотает таблетки; тоже, видно, нервишки шалят.
– Все!
– бросаю окурок и втаптываю его каблуком в землю.
– Тронулись.
Зеленый ковер обрывается, будто его обрезали бритвой. Наступаю на спекшуюся землю, и она рассыпается в прах. Осторожно, простукивая дорогу длинным шестом, веду связку к ближайшей кочке. Кочки - это островки безопасности. Это единственное место, где можно передохнуть и успокоиться.
Как щемит сердце! Кажется, его медленно зажимают в тиски. Оно трепещет - часто и мелко, как ночная бабочка, залетевшая в абажур.
Солнце палит нещадно. Пот застилает глаза. Нервы натянуты, как струна. Еще чуть-чуть - и лопнут.
Вступаем в полосу дыма. Серо-желтые ленты змеями оплетают тело, забираются в легкие. Пихра заходится в кашле. Он сплевывает сгустки крови, но приступ не прекращается.
И так - от кочки до кочки. Короткая передышка - и бесконечное ожидание, что вот-вот земля разверзнется под ногами. Щуп сотни раз уходит в пустоту. Приходится петлять. На полпути наст проваливается, и мы чудом успеваем выпрыгнуть из пылающей ямы.
До опушки леса остается всего несколько метров. Задул ветер. Пыль скручивается в тонкие дрожащие смерчи. Небо темнеет. Верхушки деревьев пригибаются к земле, роняя листья и тяжелые, налитые соком плоды.
Наверное, я на секунду ослабляю внимание. Так бывает, когда до конца опасного участка остается совсем немного. Напряжение спадает, и инстинкт самосохранения перестает срабатывать.
Так или иначе, я допускаю ошибку: не проверив путь, веду связку на какой-то подозрительно ровный участок.
Тонкая торфяная корка подламывается сразу, без предупреждающего треска. Я просто обнаруживаю, что подо мной пустота. Лечу в нее и чувствую, как волосы встают дыбом.
Спасает меня шест. Он ложится на края ямы, и я повисаю на нем, как гимнаст на трапеции. Пальцы впиваются в дерево. На секунду оборачиваюсь и вижу, как под капралом расходится земля. Еще мгновение, и он тоже полетит в провал. Брас, свалившись мне на голову, довершит дело...
Мозг молниеносно находит верное решение: повисаю на одной руке, а другой выхватываю тесак и перерубаю шнур.