Семь атаманов и один судья
Шрифт:
Только этого не хватало!
В вечерние часы «пик», как обычно, скапливалось множество трамваев возле бывшего здания авиаинститута. На этом перекрестке нелегко было разминуться машинам, обслуживающим южный, восточный, северный и западный маршруты. Доехав до злополучного места, самые нетерпеливые пассажиры без лишних разговоров сходили и дальше направлялись пешком, более или менее стойкие почем зря ругали городской Совет и его председателя, а самые спокойные молчали, зная, что рано
Среди последних был и Хаким Садыкович. Он не любил вмешиваться в вагонный разговор, стоически выдерживал неурядицы, связанные с городским движением. Но вдруг его сосед, до этой минуты спокойно читавший газету, воскликнул:
— Ну и ну! Полюбуйтесь-ка, что творят соловьи-разбойники лишь на одной уфимской улице! Когда вот читаешь подобные заметки, волосы становятся дыбом. Я спрашиваю вас: куда мы идем?
Хаким Садыкович сперва не поверил своим глазам — заметка была посвящена Последней улице. Он по простоте своей души думал, что ему удалось рассеять сомнения редактора. Вот те на!
Ничего не говоря, он сошел с трамвая, даже позабыв вернуть газету своему случайному соседу. Ноги сами понесли его на Последнюю улицу. В том, что заметка появилась, он винил, прежде всего, себя: «Значит, не сумел убедить! Так тебе и надо!»
Пуще всего он боялся, что заметка может оставить у ребят неизгладимое впечатление на всю жизнь. Однако Азамат и Земфира, которых он встретил раньше остальных, уже знали о «соловьях-разбойниках». И по их виду нельзя было сказать, огорчены они или нет.
— Мы уже читали, — заметил Азамат, лукаво взглянув в глаза судьи, будто испытывал его самого.
Земфира ограничилась тем, что горько улыбнулась.
— Придется газете написать о нас еще одну заметку… Без этого ей никак не обойтись.
— Разве вам одной не достаточно? — спросил судья, немного сбитый с толку.
— Мы только что коллективно совершили экскурсию в мечеть и церковь. Им, наверное, будет интересно об этом знать.
— Что еще за фокусы? — не сумел скрыть своего удивления и возмущения Хаким Садыкович.
Ребята впервые увидели его таким сердитым. Девчонка, вероятно, желая его умаслить, стала объяснять, что к чему:
— Чего же тут странного? В школе нас учили, если что неясно, всегда, дескать, надо спрашивать. Вот мы и решили спросить муллу и священника: зачем, мол, они обманывают народ, если в самом деле нет бога? В церкви никто и разговаривать с нами не стал. В мечети хотя с нами и поговорили, но все равно ни в чем нас не убедили. Я ведь не вру, Азамат?
— Не врешь! — авторитетно подтвердил мальчишка. — Какой же интерес нам говорить неправду?
— Ты права, Земфира, вам не миновать второй заметки, — натянуто улыбнулся судья.
А в это время он думал о своих недругах, которые охотно воспользуются заметкой в газете. А если еще унюхают про экскурсию в мечеть, то… тут одной таблеткой валидола не обойтись, в пору принять две таблетки нитроглицерина.
Занятый собой, он сперва не обратил внимания на ребят. Но, увидев, как внимательно и придирчиво следят они за каждым его движением, Хаким Садыкович сделал слабую попытку отшутиться:
— Ничего не поделаешь, сердце тоже требует пищи…
Ребята не клюнули на приманку, наоборот, судье показалось, что Азамат и Земфира поняли его по-своему и подобающим образом осудили его жалкие попытки. «Нужен ли я им?» — вдруг спросил он сам себя. Под влиянием этих мыслей и, может быть, находясь еще под впечатлением злополучной заметки, он, не переставая улыбаться, сказал:
— Я сам знал, и вы сами прекрасно представляли себе, что рано или поздно мне придется распрощаться с вашей улицей, но не рассчитывал, что это произойдет так скоро.
Хотел он того или нет, его слова были поняты как упрек, такой неожиданный и такой ненужный сейчас, когда сами подростки не знали, куда спрятать свои глаза.
— Мы вам так верили! — тотчас зазвенел отчаянный голос Азамата.
Судья понял, что он совершил ту единственную ошибку, какую совершает сапер. И он знал, что долго еще будет сожалеть о словах, что невольно вырвались из его уст.
Земфира, подавленная происходившим, даже не сделала попытки заговорить и чем-то облегчить боль, что нанес судья не только им, но и себе. А мальчишка опустил глаза, точно с этой минуты для него не существовал Седой, перед кем он благоговел до этого.
Лишь на одно мгновение судья заколебался: рассказать им о не задушенной еще до конца подлости, о сложности взрослого мира? Но решил, что этого не стоит делать — нельзя.
В таком возрасте мальчишки судят беспощадно. В такие лета они еще не умеют сочувствовать и прощать.
Глубоко вдохнув воздух, Азамат заговорил глухо и обиженно:
— Только что я подумал, что лучше будет нам самим первыми отказаться от вас. Нам, пожалуй, ни к чему такой человек, который так и спешит, так и спешит с нами проститься! Если когда-нибудь мы случайно встретимся или даже где-нибудь окажемся рядом, все равно считайте, что мы никогда не были знакомы… Ты со мной согласна, Земфира?
Он бросился бежать, вслед за ним без оглядки пустилась наутек и Земфира.
Хотя девчонка и не крикнула: «Я согласна», — но и без этого судья будет помнить всю свою жизнь, как от него отвернулись прекрасные люди, одаренные обостренным чувством справедливости.
Мы идем защищать Седого
С того дня Седой перестал ходить на Последнюю улицу. Он всегда заглядывал к ним по доброй воле. Расписания не было. Мог он приходить, мог и не приходить.