Семь чудес
Шрифт:
Здесь дул постоянный ветер, такой сильный, что Анубион, только что присоединившийся ко мне вместе с Антипатром и Исидором, обеими руками ухватился за свой головной убор, чтобы тот не слетел.
— А ты, о чем думаешь, юный римлянин? — спросил он.
— Вы живете в самом, безусловно, замечательном городе, который я когда-либо видел.
Он кивнул, довольный моим комментарием: — Я собираюсь показать Исидору огонь маяка и механизм круглого зеркала, расположенный над ним на самом верху башни. Сейчас особо не на что смотреть: пламя днём горит слабо, а зеркала повернуты наружу, чтобы отражать солнечный свет, а не огонь.
— А мне разрешите посмотреть?
— Конечно, через некоторое время. А пока останься здесь с Зотиком и наслаждайся видом. Боюсь, твой старый наставник еще недостаточно отдохнул, чтобы преодолеть последние несколько лестничных пролетов.
Скорее всего, это была уловка, с помощью которой смотритель маяка и библиотекарь могли поговорить наедине, вдали от любознательного, но легко отвлекаемого юного римлянина. Анубион и Исидор исчезли внутри цилиндрической башни. Я повернулся к Антипатру.
— Наш хозяин считает, что вы слишком устали, чтобы подняться еще на несколько ступенек, — сказал я, пытаясь смягчить нотки сарказма в своем голосе.
— Немного утомился. Но этот бодрящий морской бриз скоро оживит меня.
Я не мог больше молчать: — Учитель, — начал было я и собирался сказать дальше: — «зачем вы меня обманули?» — когда краем глаза увидел фигуру, одетую в зеленое, ненадолго шагнувшую на площадку, а затем исчезнувшую обратно в башне. Я только мельком увидел его лицо, но сразу понял, что это Никанор.
Что он делал на Фаросе? Почему он был одет как один из рабочих?
Я повернулся спиной к Антипатру и поспешил внутрь башни. Над собой, поднимаясь по лестнице, я увидел Никанора. Я последовал за ним.
С каждым шагом воздух становился теплее. Когда я преодолел последний лестничный пролет, я почувствовал порыв горячего воздуха, как из духовки. Сами стены здесь были горячими. Я поднялся на круглую галерею с каменными перилами и увидел под собой, в огромной чаше из почерневшего гранита, раскаленное добела пламя, которому никогда не давали погаснуть. Я отшатнулся от нарастающего жара, едва способный дышать. Если это был самый слабый огонь, то каким он был ночью, когда горел еще жарче и ярче?
Рабочие, работавшие с топливом и ухаживавшие за углями, были покрыты потом и только в набедренных повязках; их сброшенные зеленые туники были развешаны на колышках по всей галерее. Я поднял глаза и увидел круглую систему зеркал, прикрепленных к куполообразному потолку. За исключением упавшего Колосса, я никогда не видел таких больших кусков бронзы. Их отражающие поверхности были отвернуты от меня, но сами края, покрытые серебром, были слишком яркими, чтобы на них можно было смотреть. Казалось, я попал в другой мир, где все было огнем, камнем и металлом — огненную мастерскую Гефеста.
Анубион и Исидор стояли напротив меня, в дальнем конце галереи, их образы были размыты волнами горячего воздуха. Никанор только что присоединился к ним; они отпрянули, удивленные его внезапным появлением. Пока что никто из них меня не видел.
Я нашел способ спрятаться, схватив с вешалки ближайшую зеленую тунику, отступил на лестничную клетку и натянул ее поверх своей. К тунике прилагался лоскуток зеленой ткани; я повязал его вокруг головы и надел так, как это делают рабочие. Когда я снова появился на лестничной площадке, никто не обратил на меня внимания. Я оказался просто еще одним из похожих на муравь рабочих, которые обслуживали Фарос.
Анубион закричал на Никанора: — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?
Я мог бы ему сказать: «С такой слабой охраной на пристани и с таким количеством разбросанной одежды, валяющейся повсюду, Никанору вряд ли требовались навыки искусного шпиона, чтобы выдать себя за рабочего и сесть на паром».
Никанор проигнорировал вопросы и крикнул ему в ответ: — Я говорил тебе, что среди нас есть предатели, и только-что я видел, как ты общался с худшими из них, обращаясь со старым сидонцем, как с почетным гостем. Зачем ты устроил ему и его римскому ученику экскурсию по маяку!
— Ни слова больше, Никанор. Немедленно покинь Фарос. Мы встретимся на паромной пристани, и обсудим этот вопрос там.
— Кто ты такой, чтобы отдавать мне приказы, Анубион? Ты, не сделавший ничего полезного, грязный полуегипетский, полугреческий ублюдок? Насколько я знаю, ты еще и предатель; двойной агент - шпион римлян. Прошлой ночью я смотрел на Фарос и чувствовал, как ты в ответ смотришь на меня. Я не мог пошевелиться! Луч пронзил меня, как игла муху! Кто знает, какими ужасными силами ты владеешь с Фароса? Ты читаешь мысли людей, контролируешь их сознание, парализуешь их действия!
Несмотря на палящую жару, Анубион побледнел: — Да, он сумасшедший, Исидор. Совершенно сумасшедший!
Исидор уставился на Никанора широко раскрытыми глазами. С его безволосой головы цвета черного дерева капал пот.
Никанор отпрянул: — Теперь я вижу — вы все предатели. Вы все против меня! Ты заманил меня сюда против моей воли. Ты обманом заставил меня приехать на Фарос. Ты хочешь погубить меня здесь.
Исидор тяжело сглотнул: — Никанор, прекрати этот разговор. Выйдем на улицу, подышим прохладным воздухом, здраво посмотрим на вещи...
Но время разговоров прошло. Никанор сделал ход. Он оттолкнул Исидора в сторону, словно тот был из соломенным чучелом.
Такой человек, как Анубион, не привыкший защищаться не мог дать отпор нападению. Борьба была короткой, и наблюдать за ней было ужасно.
Каменные перила галереи доходили мне почти до пояса, достаточно высоко, чтобы никто случайно не упал в открытую печь. Но перила не стали препятствием для разъяренного безумца, решившего бросить человека в огонь. Я смотрел, как Анубион с визгом полетал по воздуху. Он загорелся еще до того, как приземлился, его высокая шляпа и зеленая мантия вспыхнули пламенем. Его крики были ужасны. Я смотрел на него, не в силах отвести взгляда, затем закрыл лицо руками, когда Анубиона взорвало.