Семь дней до Мегиддо
Шрифт:
Хотя жница без Гнезда – это что-то непонятное.
– Рассказывай, что случилось, – сказал я. Мы быстро шли по Тверскому бульвару, тут идти-то всего ничего. Я подумал на миг, не заглянуть ли в кафе, не позвать ли кого-нибудь из ребят. Но решил, что Дарина вряд ли одобрит.
– Мы пришли к Гнезду, – сказала Дарина. – Когда приближались, я почувствовала… – Она замялась. – Точнее, наоборот – не почувствовала. Мы ощущаем Гнездо. Это как… – Она взмахнула рукой, смешно подергала пальцами, будто человек, которого попросили объяснить слово «зыбь». – Как вибрация. Ее не было.
Я не стал уточнять. Про Измененных говорили всякое, ходили слухи даже про
– Я напряглась, – продолжала Дарина. – Пошла вперед, велела Наське быть потише. Еще там не горели фонари, совсем, это странно. И метрах в пятидесяти от Гнезда, на задах театра, увидела лежащую стражу. В боевой трансформации… Ее звали Зи…
Она замолчала на миг.
– Ее перерубили почти напополам. Бил левша – левая рука отсечена выше локтя, тело перерублено в районе груди, и позвоночник тоже. Она еще была в сознании, но ничего сказать не смогла.
Я попытался представить себе стражу, которой разрубили позвоночник, легкие, сердце, но она «еще была в сознании». Бр-р…
– А почему «левша»? – спросил я.
– Чтобы разрубить костюм и саму стражу – нужен сильный замах, – ответила Дарина. – Значит, оружие было в левой руке.
– Или враг был спереди.
– Спереди никто не сумел бы ударить стражу, – убежденно сказала Дарина.
– А твоя… рана?
Дарина мельком глянула на руку. Костюм уже почти сросся.
– Это Зи, случайно. Она правой рукой пыталась меня к себе наклонить, хотела что-то сказать. Зацепила когтем.
Когда стражи не сражаются, у них никаких когтей нет. Но я слышал, что они могут их выпускать. Значит, и впрямь.
– Хорошо, что без яда, – небрежно добавила Дарина.
– С Наськой-то что? Где перепачкалась и обувь потеряла?
– Вырывалась, не хотела Зи бросать, – призналась Дарина. – Я ее еле утащила, под мышкой волокла. Едва убедила, что надо к Гнезду идти.
– И что в Гнезде?
– Я не входила. Посмотрела – у входов нет охраны, чуть-чуть пахнет… нехорошо. Никакого движения или звуков.
– И нет этой… вибрации?
– Нет. Значит, все мертвы.
Нам оставалось идти несколько минут. Мы миновали ресторан, где у входа ждали богатеньких гуляк машины с охраной. У одного дома, у подъезда, мужик выгуливал собаку – отважный чел. Впрочем, он от двери не отходил дальше пары метров и при нашем приближении сразу потащил пса в подъезд.
– И ты даже не заглянула внутрь?
– Максим, – Дарина покачала головой. – Со мной ведь была Наська!
Я ее прямо зауважал. Такая беда случилась, а она о девочке беспокоится!
– Возможно, она последняя куколка нашего Гнезда, – продолжала Дарина. – Последняя, кто сможет пройти изменение в мать, у нее есть потенциал. В такой ситуации задача любой жницы или стражи – обеспечить безопасность куколки, а уже потом выяснять ситуацию.
– А если в другое Гнездо пойти? – спросил я. Всё-таки в Москве было одиннадцать Гнезд Измененных…
– Куколку могли бы и взять, – задумчиво сказала Дарина. – А меня нет, я жница. Меня бы сожрали.
– Что, серьезно?
Она усмехнулась.
– Может, и несерьезно… давай тише, раз пошел. И держись за мной.
Я и не собирался геройствовать и бежать впереди жницы. Может, я и безбашенный, раз вообще с ней пошел, но не настолько.
Гнезда появились через месяц-другой после Перемены. Вначале Инсеки сообщили людям, как теперь жить. Ну, про то, что мы разбалансировали экологию, сами виноваты в пандемиях, к тому же
Но мы, люди, такие существа, нам палец в рот не клади. Только что пришельцев боялись и ненавидели, а теперь им стали поклоняться. И требовать даров, как от любого бога. Чтобы они всех накормили, чтобы вылечили рак, геморрой, облысение и прочие болячки. Инсеки терпеливо объяснили, что это уж слишком, даже для них. И вообще люди пока не заслуживают таких подарков. Но, исходя из соображений доброты и любви ко всему живому, Инсеки дали мутаген, который можно было вводить больным детям. Те от всего исцелялись, только дальше росли не совсем людьми. Куколки-то еще ничего, поначалу некоторые даже жили вместе с родителями, словно обычные дети. А вот на второй, на третьей фазе – уходили, собирались вместе, строили Гнездо. У них теперь была своя жизнь. Не такая, как у людей, не такая, как у Инсеков. Правительства делали вид, что Измененные – по-прежнему обычные граждане, но все понимали, что это не так.
Жуть, с одной стороны.
А с другой, будь я умирающим ребенком, а мне вдруг предложили измениться?
Да я бы ни секунды не сомневался!
Мы свернули с Тверского, немного не дойдя до ресторана «Пушкинъ». Это самый старый московский ресторан, он был и до Перемены, и вообще, наверное, всегда. Когда я был мелкий, то мы ходили туда семьей. Но сейчас он такой дорогой, что у меня и мысли не возникает туда пойти. Вот родителей бы сводил, там же ничегошеньки не изменилось…
Бульвар, пусть и малолюдный по ночному времени, жил своей жизнью. Но стоило сойти с него к Гнезду – всё сразу стало заброшенным и грязноватым. Измененным всё равно, что там, снаружи. А люди не очень-то любят бывать у Гнезда. Может, мы и не слышим эту «вибрацию», но какое-то неуютное ощущение возникает.
Сейчас, кстати, его не было.
Гнездо занимало здание министерства и еще несколько соседних, к которым перекинуло сплетенные из серых паутинных нитей туннели. Некоторые шли по земле, некоторые нависали на уровне второго-третьего этажа, с виду легкие и хрупкие, а на самом деле очень прочные. Паутинный шелк в ходу и у самих Инсеков, и в Гнездах его вырабатывают, даже продают людям. На первый взгляд, ничего необычного в паутине нет, полимерные нити бывают и покрепче. Но паутина восстанавливается – примерно как одежда у Измененных, только медленнее. Если клочок оторвался и куда-то прилип, то его очень трудно уничтожить. Вон, памятник рядом с Комком уже много лет стоит обросший. Вначале паутину пытались отскоблить, обливали памятник хлоркой и кипятком, потом бросили это занятие. Восточный человек постепенно обрастает, становится похожим на Деда Мороза, с бородой и в шубе. Потом приходит кто-нибудь умный с хорошими ножницами, стрижет паутину и продает мастерам, которые из нее шьют одежду. На вид она скучная, ее очень трудно покрасить, зато если порвешь – через несколько дней дырка зарастает. Рабочие это очень ценят. А на детях паутинная одежда постепенно растягивается. Маугли в таких трусах мог бы бегать по джунглям от младенчества и до совершеннолетия.