Семь фантастических историй
Шрифт:
О нет, — с сердцем откликнулась канониса, — его преподобие Сасс, настоятель Седьмого монастыря в семнадцатом столетии, утверждал, что райский мир до самого грехопадения был весь плоский — таков был проект Всевышнего, а уж это Дьявол изобрел третье измерение. И слова «прямой», «гладкий», «ровный» — суть слова для употребления благородных людей, но яблоко, однако ж, круглое, и грехопадение было первой попыткой прародителей наших обвести Творца вокруг пальца. Сама я решительно предпочитаю скульптуре живопись.
Борис не стал с нею спорить. Лично он придерживался иных вкусов,
Но тут старый слуга канонисы внес графин с вином и фрукты, Борис понял, что она хочет, чтобы он молчал, ни слова не говоря, осушил два бокала и не спеша принялся чистить прославленные шелковистые персики Седьмого монастыря и одну за другой обрывать с гроздьев сизые виноградины. Он, и не глядя на тетушку, знал все ее мысли. Необходимость неотложных решительных действий, которая испугала бы иную ее ровесницу, нимало ее не смущала. Среди ее предков были славные полководцы, разрабатывавшие тщательные планы баталий, но умевшие, когда надо, отдаться наитию.
Он понял, что в эти минуты красная гостиная полнилась для нее высокородными юными дамами — темноволосые, белокурые, хрупкие, пышнотелые, умелые хозяйки, ловкие наездницы, безупречные блюстительницы дворцового обычая, дочери ее сверстниц, подруги собственной юности, они строем проходили перед ней, и ни единое совершенство или изъян не могли укрыться от ее острого глаза. Она облизывалась в душе, как старый знаток вин, прохаживающийся по своему погребу, и Борис следовал за ее мыслью, как дворецкий со свечой.
Тут дверь снова отворилась, и старый слуга канонисы явился на сей раз с письмом для своей госпожи на серебряном подносе. Она взяла письмо чуть дрогнувшей рукой, словно не готова была к новым катастрофам, пробежала его глазами, прочитала еще раз и слегка покраснела.
— Хорошо, Йохан, — проговорила она, забыв письмо на своих шелковых коленях.
Минуту сидела она в глубокой задумчивости, потом побернулась к племяннику, и глаза ее были ясны, как стекло.
— Ты проезжал моими сосновыми посадками, — сказала она с оживлением человека, переходящего к любимой теме, — ну и как ты их находишь?
Посадка и охрана лесов составляли один из главных ее интересов. Поговорили с приятностью о лесах. Нет лучше для здоровья лесного воздуха, заметила канониса. Что до нее, она ни единой ночи не могла как следует выспаться в городе или среди полей, но лечь с вечера в постель, зная, что на много миль кругом деревья корнями уходят глубоко в землю и покачивают в темноте кронами, — для нее высшее блаженство.
Борису всегда шел на пользу лес, когда он ребенком гостил в Седьмом монастыре. Вот и сейчас сразу видно, что он долго жил в городе, и она надеется залучать его сюда почаще.
— Ну и кто же, Борис, — сказала она, вдруг меняя тему с величавой и благосклонной решимостью, — и кто же, если уж мы завели этот разговор, мог вы быть тебе лучшей женой, чем твой и мой милый друг, маленькая Афина Хопбаллехуз?
Едва ли какое другое имя, произнесенное в этой связи, могло больше удивить Бориса. Пораженный, он не находился с ответом. Сами слова звучали странно для его уха. Никогда он не слыхивал, чтобы Афину называли маленькой. Да и была она на полдюйма выше него самого. Но то, что канониса называла ее милым другом, было особенно удивительно и свидетельствовало о совершенной перемене умонастроения. ибо он очень хорошо помнил, как, едва подросла соседская дочь, тетка его и мать, редко в чeм соглашавшиеся, объединили свои усилия, чтоб держать его и Афину друг от друга подальше.
С необъяснимых эволюции в душе старой дамы мысль его переметнулась на тот оворот, какой могли они придать его собственному будущему, и он тотчас нашел его приятным. Он всегда любил бурлеск, а было вы экстравагантностью чистейшей воды в качестве жены привезти в столицу Афину. И потому он ответил на взгляд тетушки младенчески невинным взглядом.
— Я всецело предаюсь вашему сужденью, тетя Катинка, — сказал он.
Канониса заговорила теперь очень медленно, не глядя на него, будто воясь, как вы он не сбил ее с мысли.
Не станем же терять времени, Борис, — сказала она. — Я никогда его не теряю, когда знаю, что мне делать. — (То есть вовсе никогда, подумал Борис.) — Ступай переоденься в мундир, а я покуда напишу письмо старому графу. Я расскажу ему, что ты доверил мне тайну сердца, от которой зависит счастье жизни твоей и которой твоя мать не умела посочувствовать. А ты будь готов отправиться через полчаса.
И вы думаете, тетя Катинка, — спросил Борис, вставая, — что Афина этого захочет?
Он всегда был склонен жалеть других. Теперь, бросив взгляд на сад и увидев, как две старухи в галошах совершают свой вечерний моцион вдоль аллеи, он пожалел Афину за то одно, что она существует на свете.
— Афине, — говорила тем временем канониса, — никто еще не предлагал руку и сердце. Едва ли она за последний год видела хоть одного мужчину, кроме пастора Розенквиста, который ходит играть в шахматы с ее папа. Она слышала, как мои дамы обсуждали блестящие партии, какие ты мог вы сделать, если в захотел. Если Афина не захочет за тебя пойти, мой милый Борис, — тут она лукаво улыбнулась, — так захочу я.