Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история
Шрифт:
Муссолини все настойчивее взывал к Гитлеру о помощи. Но отныне стало ясно, что нападение на англо-американские морские конвои — максимум того, что немцы могли обещать итальянцам, чтобы предотвратить высадку союзников на континент. Русский фронт занимал внимание немцев в первую очередь — там готовилось наступление на Курск, а к итальянскому фронту Гитлер проявлял все меньше и меньше интереса. Фюрер передал дуче через Риббентропа личное послание такого содержания: «Вы не представляете, как я хотел бы провести с вами несколько дней… чтобы мы обсудили глобальный аспект войны». Новый итальянский генералиссимус Амброзио истолковал это в свою пользу — тут же дал знать генералу Кессельрингу, пришедшему на смену Роммелю, что «отныне все военные
И хотя Муссолини повторял, что «Тунис — это цитадель, защищающая Европу», а Гитлер после Сталинграда не хотел проиграть еще и на этом фронте, генералы Мессе и фон Арним все же оказались зажатыми в кольцо силами союзников, пришедших с востока и одновременно с запада. Не надеясь на помощь, генералы знали, что впереди их ждет капитуляция. 12 мая 1943 г. она и произошла.
А для дуче открылся новый фронт. «Итак, мы отброшены на двадцать лет назад!» — заявил он, узнав о забастовках на «Фиате». Неважно, действительно ли бастовало 45 тыс. чел. или, по другим оценкам, 10 тыс. — главное, что в рабочей среде забурлило недовольство, якобы вследствие ухудшения условий жизни. «Не обольщайтесь, дуче, — сказал ему Фариначчи, — эти забастовки — политические». Они и в самом деле были направлены против режима, против войны, которую вел Муссолини, приносившей лишь поражения и потери, в то время как бомбардировки постоянно увеличивали число жертв.
Дуче крайне беспокоило, что огромный аппарат фашистского государства прозевал наступавшие события и в сложившихся обстоятельствах действовал «спустя рукава»: в общей сложности было арестовано 467 чел., 87 зачинщиков подверглись не очень строгому наказанию. Система переживала наиболее глубокий кризис со времен убийства Маттеотти, и снова Фариначчи во главе фашистской партии выступил за применение суровых репрессивных мер. Самых неистовых фашистов Муссолини хотел успокоить. Он напомнил, что 1 387 тыс. членов партии мобилизованы и прежде всего необходимо сохранить стабильность внутреннего фронта, «не быть слабонервными»: «Например, когда русские в первый раз прорвали румынский фронт, во второй раз — итальянский, в третий — венгерский, и каждый раз, когда они прорывали немецкий фронт, эти слабонервные думали, что Сталин вот-вот придет на наши пляжи… Что касается наших рабочих, то мы ни гроша не дадим семьям, которые не были эвакуированы. Если рабочие будут оставлять работу во время войны, если немедленно не возьмут себя в руки, с ними будут обращаться так же, как с солдатами, покинувшими поле боя. Как и в 1924 г., есть люди, почитающие за лучшее исчезнуть, чтобы о них забыли, — но мы о них не забудем»{297}.
На полях телеграммы, отправленной Гитлеру Маккензеном по поводу этой речи, фюрер сделал пометку: «Дуче по-прежнему единственный Человек в Италии». Тем не менее на последующем военном совещании, когда Йодль сослался на происки коммунистов, Гитлер заявил: «Чтобы стало возможно полностью остановить работу на восьми заводах?! Для меня это немыслимо! И никто не решился вмешаться!.. Они вынесли себе приговор, раздумывая, нужно или нет радикальное вмешательство. В подобных случаях, если проявишь малейшую слабость — ты пропал».
Тогда впервые Гитлер усомнился в надежности — не самого дуче, но его режима.
До сих пор немецкие службы безопасности не имели от фюрера полномочий действовать на дружественной территории. Отныне же они сами себя на это уполномочили и использовали подпольную явку, чтобы информировать Риббентропа обо всем, что могло затеваться против дуче{298}.
«Найти бы сотню сенаторов, заинтересованных в судьбе Италии больше, чем в судьбе Муссолини», — замечал генерал Кавилья. Такой позиции придерживались генеральный штаб и король, на которых был обращен взор итальянцев, поскольку именно король имел власть отправить дуче в отставку, во всяком случае согласно конституции. Но монарх проявлял осторожность, прекрасно зная, сколь рискован подобный шаг. Тем временем союзники продолжали занимать Сицилию и Сардинию, и следовало любой ценой найти какое-то решение, чтобы Италия избавилась от союза с Германией или, по крайней мере, добилась от фюрера прекращения войны на два фронта путем приостановки сражений с СССР.
Дуче и фюрер встретились во второй раз в Зальцбурге в начале апреля 1943 г. Муссолини во время поездки сгибался в три погибели из-за сильных болей в желудке. Гитлер пришел на встречу очень усталым, с глубокими мешками под глазами. И тот и другой были мертвенно-бледны, напряжены. «Двое больных», — сказал кто-то. «Нет, — ответил доктор Поцци, — двое мертвецов»{299}. Диктаторы поникли под ударами Сталинграда и Триполи.
Тем не менее Гитлер преодолел отчаяние и, покидая дуче, поздравил себя с тем, что поднял тому дух. Но Бастианини, преемник Чиано, не обманывался.
«Я попросил Гитлера, — пояснял дуче, — прекратить войну на востоке… Он выразил согласие, но он убежден, что нанесет русским решающий удар в ближайшем будущем, и я не смог затронуть вопрос о посланцах мира». Риббентроп сказал Амброзио, что, напротив, Гитлер заверил дуче, будто СССР вот-вот рухнет, и речи о сепаратном мире больше идти не может.
«Я всегда буду на вашей стороне», — телеграфировал Гитлер Муссолини после сдачи итальянских и немецких войск в Тунисе 19 мая. В этот же день началась Курская битва — крупное поражение немецких танковых войск вслед за падением считавшегося «неприступным» острова Пантеллерия и не встретившей ни малейшего сопротивления высадкой союзников на Сицилию.
В срочном порядке оба диктатора решили встретиться снова в итальянском городке Фельтре, т. е. фюрер в очередной раз «вызвал» Муссолини. Тот неохотно подчинился. Он знал: в армии, как и при королевском дворе, от него ждут, что он положит конец Стальному пакту. Он также догадывался, что немцы опять будут просить его отдать итальянские войска под немецкое командование. Своему послу в Берлине Альфиери, прибывшему первым, он ничего не сказал. «Муссолини больше не реагирует, — отметил посол, — никто не знает, о чем он думает». Амброзио попытался надавить на дуче: Италия должна выйти из войны меньше чем за две недели. «Отделиться от Германии? — возразил Муссолини. — Легко сказать. Вы думаете, Гитлер даст нам свободу действий?»
На встрече в Фельтре дуче слова не мог вставить. К тому же его глодала одна забота: он только что узнал о бомбардировке Рима. Такое случилось в первый раз. Король, королева, папа Римский собирались навестить пострадавших. А его не было на месте. В это время фюрер разносил итальянское командование, неспособное защищаться, заявлял, что вскоре появятся новые средства для подводной войны. Особенно он настаивал на том, что в августе Лондон будет стерт с лица земли буквально в несколько недель благодаря секретному оружию. За обедом он вопил и стучал кулаком по столу.
Уезжая, Гитлер сказал маршалу Кейтелю: «Пошлите ему все, в чем он нуждается». Он повторил это Амброзио, который вскричал при Бастианини: «Он еще обольщается, он сумасшедший, я вам говорю, сумасшедший!»
По сути, Гитлер не захотел дать Муссолини свободу, а это явно означало, что он не позволит Италии выйти из войны.
По возвращении в Рим Муссолини увидел тяжкие последствия бомбардировки, от которой пострадал квартал Сан-Лоренцо, убившей от 2,8 до 3 тыс. чел. и ранившей около 10 тыс. Пережитый шок вызвал народный гнев против режима, заставившего страну вступить в эту войну. Сан-Лоренцо согласился на посещение папы, но отказался от визита короля и Муссолини, вынужденного переодеться, чтобы прийти посмотреть на разрушения{300}.