Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны
Шрифт:
– Послушай, Ассунта. Сделай сперва, как я советую, а там увидишь, надобно тебе в Феролето или нет, – урезонивала Розина.
Миниатюрная, как девочка, она встала на цыпочки, крохотной ладошкой погладила младшую сестру по округлому плечу. Ладошка была так горяча, что Ассунта ощутила тепло даже сквозь ткань платья.
– Не заходись раньше времени, не то ошибешься. Выжди – и сама увидишь. Доктор никуда не денется.
Розина ушла, но вскоре вернулась с целебными травами и заодно привела Марию. Женщины приготовили отвар из ромашки, сушеной лимонной цедры и аниса – тот самый gagumil,
Ассунта подала Антонио все ту же каштановую похлебку, только сдобренную морковью и луком, сама села к столу. Ели в молчании. От Антонио разило перегаром; при других обстоятельствах Ассунта страдала бы от этого – но только не теперь. Тревога за дочь снивелировала отрицательные эмоции по поводу набравшегося мужа.
Перемыв посуду, Ассунта вновь пощупала Стеллин лобик. На сей раз не было никаких сомнений – у девочки сильный жар. Что за контраст с неопределенностью двухчасовой давности! Ассунта шумно вдохнула и решилась:
– Антонио, нам срочно нужно в Феролето. Стелла больна.
Антонио приблизился к кровати, посредством собственной лапы проверил, насколько силен жар. Ассунту коробило от одного вида этих шершавых пальцев на Стеллином фарфоровом лобике. Сама Стелла даже не шелохнулась.
– Ну, лихорадит малость, – заключил Антонио. – Дело житейское. Если к завтрему не полегчает, схожу после мессы за доктором.
Ассунта крепко помнила сестрины слова: «Выжди – и сама увидишь». Она выждала. Она увидела. Сомнений не осталось: Стелле необходим доктор. Нужно бегом бежать в Феролето. Это намерение она и озвучила.
– Еще чего! – оборвал Антонио. – В этакий ливень! Да ты за окно погляди – ночь на дворе. Знаешь ведь, что в горах лихие люди озоруют.
– Отпусти меня, Антонио! Пожалуйста! – Ассунта теперь плакала навзрыд. Муж станет презирать ее за эти слезы – что за беда! – Отпусти за доктором! Я должна, я обязана! Я никого не боюсь!
– Доктор среди ночи из дому не пойдет! – рявкнул Антонио. – Думаешь, у меня денег куры не клюют, чтоб ночные визиты оплачивать всякий раз, как ей занеможется? С ума спятила, женщина?
Ассунта, как рыба, глотнула воздуха, утерлась рукавом.
– Где тебе уразуметь, когда ты ее под сердцем не носил! Я – мать, я знаю. Точно знаю! – Ассунта старалась, чтобы голос звучал потверже, чтобы не было этих истеричных ноток. – Моей дочери нужен врач.
– Ты – мать, Ассунта, это верно. А я – отец, и я тоже кое-что знаю. А именно, что наша дочь прекрасно подождет до утра.
– Но…
Кулак возник перед самым Ассунтиным носом. Нет, Антонио не ударил жену. Только припугнул, однако разговор был окончен. Антонио отвернулся, шагнул к очагу.
– Сядь, – сказал он уже мягче. – Отдохни. Маристелле к утру полегчает, вот увидишь. Если нет – я сам схожу за доктором.
Не представляя, что делать, Ассунта легла рядом с девочкой, прикрывая ее со спины, стараясь перетянуть на
Одни и те же образы мучили Ассунтин разум: опасная, кишащая бандитами дорога в Феролето, ливень, самодовольство Антонио, его напыщенное «А я – отец, и я тоже кое-что знаю». Какой он отец? Разве Антонио растил Стеллу? И откуда ему знать? Внушил себе, что он тут главный. Почему Ассунта испугалась, почему не нашла нужных слов? Лепетала, как несмышленыш, вспомнить противно. И почему не помчалась за доктором прежде, чем явился Антонио? Все, буквально все сделала неправильно! Но какие были у нее варианты? То-то, что никаких.
Ассунта помнила, как в ставни проник первый утренний луч, – ибо он был апельсинового оттенка. Значит, она не спала до зари, но заснула, едва занялась эта самая заря. Как она могла? Очень просто – сказались две бессонные, отравленные тревогой ночи подряд. Антонио разбудил жену, когда уже звонили к мессе. Первая Ассунтина мысль: проспала, сейчас десять часов, помолиться не успела. Не открывая глаз, по привычке, Ассунта вытянула руку. Пальцы наткнулись на ледяной Стеллин локоток.
Она резко села в кровати. Антонио своей лапищей стиснул ей плечо и произнес глухо, затравленно:
– Ассунта. Дочка наша… умерла.
Это была не та Стелла, что выжила семь (или восемь) раз. Это была Стелла Фортуна Первая, сестра и полная тезка нашей Стеллы. Та, которой выжить не удалось.
Есть одна теория – читателю с критическим складом ума может показаться, что она сама себе противоречит, – теория, говорю я, объясняющая, почему на Стеллу Фортуну Вторую так и сыпались несчастья. Кое-кто считает, все дело в том, что наша, выжившая, Стелла заменила собою умершую – как телесно, так и в смысле имени. Добрый католик в духов и всяких там призраков не верит и верить не должен – по крайней мере, так внушала себе Ассунта, читая дополнительную молитву.
Стелла Вторая жила как бы за сестру и принимала на себя все дурное, что причиталось Стелле Первой, – все, чего эта девочка столь счастливо избежала, вовремя покинув сей полный страданий мир. Проще помнить Стеллу Первую очаровательной малюткой, нежели воображать женщину, в которую она так и не превратилась, – реальную женщину вроде Стеллы Второй. Ибо порог зрелости женщина обычно переступает в весьма потрепанном виде. Стелла Первая могла быть бита мужем или застукана за прелюбодеянием; могла вырасти атеисткой или дурнушкой; склочной и сварливой бабой или отталкивающей лицемеркой; злюкой или тупицей; могла умереть чуть позднее, в отрочестве, к примеру. Чаша жизни, испитая до дна, всегда горька. На дне поджидают старческая немощь, обиды, разбазаренные шансы, обветшалые способности, непоправимые разочарования; наконец, одиночество. Гнусность реальности – вот что отделяет Первую Стеллу от Второй; ту, что умерла в три с половиной года, – от той, что, судя по всему, бессмертна.