Семь колодцев
Шрифт:
— Хочешь меня трахнуть? Я грустно усмехнулся:
— Я уже бухаю месяц и почти ничего не ем. Боюсь, что ничего не получится…
— Давай все-таки попробуем?! — бодро предложила она.
Мы попробовали. Несмотря на ее старания, действительно ничего не получилось.
Я натянул штаны, встал перед ней на колени, положил свою голову на ее большую мягкую грудь и безмолвно заплакал.
Она гладила меня по голове, пытаясь успокоить, и от этой волнующей материнской ласки мне стало еще горше и больнее, так, что слезы фонтаном брызнули из глаз, а в горле застряли рыдания.
— Ничего, это временно, — успокаивала она меня, продолжая тешить заботливой рукой. — Ты молодой, красивый, умный. Придешь в себя, всё образуется…
Наконец я поднялся. Пошел в ванную комнату, умылся, потом вернулся и допил из бутылки оставшееся шампанское.
— Ладно, я пошел. Прощай, Вера!
Я было направился к входной двери, но она меня остановила:
— У тебя есть деньги?
— Деньги? — Я вынул из кармана мятый бумажный комок — рублей двести.
— Подожди. — Вера ушла в комнату. Через минуту она вернулась и протянула мне толстую пачку долларов — тысяч двадцать. — Возьми!
— Разве тебе они не нужны? — Я не спешил принимать столь щедрый дар.
— Тебе они во сто крат нужнее! Только умоляю тебя, не пей больше!..
91
Сегодняшний день.
Неужели это та самая библиотека? Не может быть!
Постой, здесь была какая-то стройка! Я вспоминаю, как однажды приехал в эту библиотеку и увидел гигантскую строительную площадку и еще заехал на своем сверкающем автомобиле в самую грязь, так что потом вынужден был часа два стоять в очереди на автомойку.
Я оглядываюсь. За спиной, окутанный черным ледяным маревом, вздымается над кварталом новенький жилой небоскреб. Половина окон светятся, все подъездные дороги забиты иномарками, брошенными владельцами в темноте под дождем.
Странно, так быстро построили?..
Да, точно, это именно эта библиотека.
Я выкуриваю одну сигарету, другую, мысли крутятся, как белка в колесе. Потом обращаю внимание на график работы библиотеки и смотрю на часы: до конца рабочего дня остается пятнадцать минут.
Немного подташнивает. В башке мутновато. Красные руки с вздувшими пальцами дробно трясутся. Я смотрю на свои загаженные ботинки, на джинсы, забрызганные всевозможной грязью, я представляю, какой у меня сейчас редкостный видок!
В груди зарождается болезненное нетерпение приближающегося похмелья. Я без всякой надежды засовываю руку в задний карман джинсовых брюк и — о счастье! — обнаруживаю там несколько мелких купюр — сдачу с коньяка, которую я в спешке сунул куда попало, а не в кошелек.
И я тут же бросаюсь прочь, растворяясь в мрачной мгле коченеющего города.
Я возвращаюсь к одинокому торговому павильончику, мимо которого только что проходил, вхожу в светлое помещение и покупаю у приветливой молодой продавщицы с задиристой челкой и блудливыми глазками скромную чекушку водки.
Здесь тепло, сухо, пахнет свежим хлебом.
Я мокрый, грязный, насквозь промерзший, с жалобным взглядом. С меня течет на пол, и мгновенно подо мной образуется мутная лужица.
— Можете выпить прямо здесь, если хотите, — позволяет девушка с челкой.
Посетителей нет, она скучает. Острым профессиональным взглядом она быстро оценивает меня и весь мой плачевный вид. «Интересно, что она обо мне подумала?»
— Это очень мило с вашей стороны! — сиплым голосом благодарю я.
Я неумело, будто в первый раз, сворачиваю чекушке «голову» — продавщица хихикает — и, жестоко обжигая горло и стенки желудка, залпом выпиваю содержимое бутылочки. На последнем глотке я сбиваюсь с ритма — кашляю, хриплю, задыхаюсь, корчусь в муках, пытаясь удержать в себе только что выпитое, и из глаз брызжут слезы.
Девушка с челкой некоторое время растерянно наблюдает за мной, потом достает из-под прилавка половинку разломанной плитки шоколада в раскрытой обертке и протягивает мне. Я беру самый маленький кусочек, кладу его на язык, он медленно тает, заливая тягучей сладостью все рецепторы, и вскоре тошнота проходит.
— Упало! — торжественно сообщаю я своей спасительнице. — Большое спасибо! С меня причитается!
Я нехотя пячусь к двери.
— Не за что! — улыбаются блудливые глазки. — Приходите еще!
— Может быть, приду, — бормочу я. — Только одному пить скучно. Вот если бы мне кто-нибудь составил компанию!
Я останавливаюсь.
Продавщица пристально разглядывает мое лицо. Видимо, я все-таки не так уж и плох, поскольку ее глаза двусмысленно блестят и вся она преисполнена женской игривости. Я тоже рассматриваю ее простоватое лицо. В голову вдруг ударяет кайф, и мне тут же становится так жарко, так славно! И это лицо уже кажется таким милым, таким желанным.
— Может быть, кто-нибудь и составит вам компанию! — с намеком отвечает она.
— А вы до каких работаете? — прямиком спрашиваю я.
— Я? До утра.
— Хорошо. У меня сейчас кое-какие дела, но скоро я вернусь…
Я вновь у дверей библиотеки.
Теперь мне значительно лучше, но войти я по-прежнему не решаюсь.
До закрытия пять минут. Изредка входят и выходят люди.
Я вспоминаю лицо Татьяны, ее темные глаза, ее волосы, улыбку… Это такое светлое, такое родное воспоминание! А в душе такая боль, такая тоска! Такое беспросветное одиночество! Боже, как хочется участия, ласки, материнской заботы!