Семь корон зверя
Шрифт:
– Давай помогу.
– Помоги, если делать нечего. Только возьми другую корзинку, чтоб нам в одну не тянуться. – Лера перекинула ей глубокую плетенку. – Ты что, у Яна сейчас была?
– Ага. А ты откуда знаешь? – спросила Рита без вызова и досады, довольная, что их словесная телега сразу заскрипела в нужную сторону. – Видели меня, что ли?
– Не знаю, может, кто и видел. А я так сразу догадалась, – похвасталась не без гордой радости Лера. – Вон как у тебя глаза-то светятся, с чего бы это среди бела дня? Я и поняла.
– Мы с Яном только что кровью братались! – неожиданно для себя, вдруг, без околичностей и предисловий, выпалила Рита и словно свалила с плеч драгоценную ношу, которую
– Ну, дай Бог! – Лера отчего-то вовсе не удивилась, только вроде бы с сожалением подвела итог: – Значит, не довелось тебе на этот раз потрахаться.
У Ритки от этих последних слов глазные яблоки дружно рванули на лоб, и язык на некоторое время позабыл, что ему от природы был вменен бесценный дар речи.
– Нечего на меня таращиться! – смешливо воскликнула Лера, довольная Риткиным изумлением. – Это для твоей же пользы, глупенькая, ты пока не можешь понять... И со мной так было.
– С тобой? Все-все? – не поверила сразу Рита.
– Конечно. Иначе какие же мы друг другу братья и сестры? – удивилась Лера. – А ты думала, что особенная и исключительная и с тобой одной может происходить возвышенное и неповторимое?
– А ты и рада мне нос утереть? – От неожиданно пришедшей обиды Рита готова была разреветься.
– Нужен мне носишко твой сопливый! Вроде, Ритка, ты и не глухая, а слышишь все шиворот-навыворот! – Лера в сердцах стряхнула так и не разобранные орехи в отборную корзинку. – Нельзя же так, в самом-то деле! Нельзя ставить себя отдельно и выше всех, нельзя считать себя достойней и лучше остальных в общине! Сколько ты уже с хозяином любишься – и ни фига не понимаешь, хоть и побраталась. Даже Тата наша недалекая и та в пять минут все правильно поняла: хозяин нас всех создал, сделал такими, какие мы есть, и мы для него все одинаковые без исключений. Не может он кого-то любить больше, а кого-то меньше!
– Значит, хозяин никогда не сможет меня по-настоящему любить? – безнадежно упрямо спросила Ритка.
– Опять двадцать пять, за рыбу деньги! Он тебя любит по-настоящему, только не тебя одну. Ты разницу наконец понимаешь? Как же можно быть такой эгоисткой?
– А мадам Ирена? Она разве не выставляется? С какой стати тогда она «мадам»? – возразила, но не слишком решительно Ритка.
– У мадам было очень тяжелое и неприятное прошлое. Почему бы и не сделать что-то милое, хорошее для нашей сестры и не обращаться к ней так, как она этого хочет? – Лера успокоилась немного и вновь принялась за окаянные орехи. – Тем более что Ирена первая из нас появилась возле хозяина.
– А что с ней было раньше? – полюбопытствовала осторожно Рита. – Мне никто же ничего не рассказывал.
– И не расскажет. Разве что сама Ирена, если захочет. Это справедливо, согласись?
– Вообще-то да. Мне бы тоже, наверное, не захотелось, чтобы трепали языком про мои дела. – Девушка призадумалась и тут же встрепенулась, словно вспомнила что-то очень важное. – Лера, а трахаться сегодня нельзя было по обычаю, чтобы важность момента не растерять?
– Нет, малышка, не поэтому. Хотя обряд братания среди вампов, насколько я слышала, известен давно. Он очень древний. Но я как-то не чересчур интересовалась. Если тебе будет любопытно, спроси лучше у Фомы, он знает. Даже будто записывает за хозяином, вроде хочет создать собственную историю нашего племени. Но по-моему, все это просто блажь. А что до остального, то лучше будет, если я тебе расскажу.
И Лера рассказала. Правду, от первого до последнего произнесенного слова. Рита поняла это сразу и сразу же поверила, как будто знала раньше и сама, да, на беду, забыла. В общинах вампов во все времена существования сложно и ответственно было иметь детей. Сам непростой этот процесс исключал всякую случайность и непредусмотренную внезапность. Так уж устроены были часы их почти бесконечной жизни, что одной любовной связи новоявленных и отважных родителей для появления на свет божий дитя-вампа было, к сожалению, недостаточно. Щедрый и сильный организм матери, как это ни ужасно, принимал крошечный и беззащитный зародыш за злейшего и несущего угрозу врага, потому отторгал его безжалостно и бесповоротно. Единственное, что могло остановить страшный механизм уничтожения, была кровь отца, взятая женщиной прямо из его вен. Если же потенциальная мать младенца оказывалась всего лишь обычным человеческим существом, что тоже случалось, ребенок ее мог родиться только абсолютным человеком и никем другим. А подобное чудо имело место лишь в одном удачном случае из ста.
Рита, конечно, не имела и не могла иметь никакого понятия о непростых вопросах своей новой биологии. Раздумья о продолжении рода и о последствиях ее любовных забав не ложились и слабой тенью на ее беспечную голову. И оттого было спокойно и хорошо, что кто-то мудрый и важный позаботился и решил за нее. Быть может, Лера и права: не стоит искать зависть и злобу там, где есть только забота и всеобщая любовь. Эта нехитрая мысль на время уравновесила и примирила Риту с самой собой. Уходя, она произнесла слова благодарности, и хлопотунья Лера их оценила.
Но пора было подумать и об обещаниях, данных хозяину. Озаботиться наконец каким-нибудь полезным делом, а не быть лишь нахлебницей в родной общине. И Рита устремилась, «озаботившись», на поиски Миши. Постучав в дверь его квартирки над гаражом и не дождавшись никакого ответа, Рита решила подождать на веранде, авось пройдет мимо. Не бегать же ей в самом деле за ним по всему огромному дому. Обе машины, которые обычно брал для себя Миша, были на месте, значит, и сам он пребывает где-то в доме и рано или поздно обозначит свое местонахождение. Денек выдался не из легких, и очень уж Рите захотелось посидеть на солнышке, которое в преддверии наступающей осени становилось все нежнее и ласковее.
В это же время в холостяцки безалаберной комнате Стаса-охотника имел место военный совет, и не кто иной, как Миша собственной персоной, председательствовал на нем. Кроме Миши и владельца апартамента, заседала в полном составе и семейная гей-ячейка общины, в лицах, на этот раз суровых, Максима и Сашка. Вопрос на повестке стоял непростой, и касался он очередного деликатных свойств заказа. Загвоздка, скорее похожая на сей раз на шило в известном месте, состояла в том, что заказанное на десерт блюдо служило в настоящей жизни в полноправном штате некоего госучреждения, в просторечии именуемого ментовкой, да не простой к тому же, а районного масштаба. И предназначенный к разделке ананас, столичная штучка, незнамо кем и для чего присланная на укрепление, как ехидно поговаривали – за иконоборческие провинности, был далеко не пешкой, а первым заместителем сами знаете кого. И, опять же по слухам, так допек уважаемое лицо, кое должен был холить, лелеять и замещать, что вышеозначенный сами знаете кто тонким намеком возопил о помощи к многочисленным друзьям в самых трудновообразимых сферах местного авторитаризма и попросил о защите чести и достоинств своих выстраданных седин, что не осталось без отклика. Одни из сострадательных друзей, с гордым пролетарским прозвищем Шахтер, которое, однако, имело в основе совсем не славную горняцкую рудную биографию, и вышел с челобитной на хозяина. В другой же руке новоявленный Стаханов держал, по обычаю, и барашка в бумажке. Челобитная была хозяином рассмотрена и принята, барашек, на этот раз больше стандартно положенных размеров, разумеется, тоже.