Семь летучих пассажиров
Шрифт:
Вж-ш-ш – он взмыл! Мимо бабушки – на третий этаж.
– О-о-о!!! – закричал кто-то.
Это был дядя Миша Айзберг с третьего этажа. Он как раз собирался с балкона тряхнуть половиком.
Поздно вечером шар стал похож на ёлочный. В нём зажигались фонари и гасли окна соседних домов. Мне снилось, будто я с шаром дрейфую на льдине. А мимо проплывает дядя Миша Айзберг.
«Лен! – кричит. – Почём арбуз брала?»
Смотрю – над моей головой громадный арбуз на верёвке.
Утром несу шар в школу. Я иду медленно, чтоб заявиться после звонка. Все
По лестнице и по коридору шествую в кабинет географии.
– Внимание-внимание! – Я быстро распахиваю дверь. – Сейчас вы увидите один сюрприз!
– Ну-ка, ну-ка, – раздаётся голос Бориса Матвеевича.
Сжимаю шар с боков и коленкой пихаю его в дверной проём. За шаром – тишина. Только он сам скрипит, когда я его подпихиваю. Он почти что втискивается в класс.
– Маэстро, туш! – вопит кто-то по ту сторону шара.
– Ур-ра!! – заорали наши.
Правым боком шар дотрагивается до шкафа у двери…
Б-бах! – грохнуло на всю школу!
…Воздушный! Заполярный! Летел-летел! Ко мне! Из Ледовитого океана!.. Аэродром! Маргарита! Флюгер без флюгарки… Штормовой ветер!..
Осталось только облако талька и длинная резина с верёвкой. Она висит на гвозде. Гвоздь торчит остриём из шкафа.
– Шар-пилот! Это был настоящий шар-пилот! – сказал Борис Матвеевич.
– А может, его можно склеить? – спросила Щёголева.
– Конец пузырю, – сказал Тарабукин.
Я подхожу и даю Прохоровой записку. Она читает вслух:
– «Прохорова! Я ЕСТЬ! Со льдины в небо я запускаю шары-пилоты. Такие же, какой запустите сейчас вы.
Друг Шишкиной, метеоролог Заполярья – Тит Акимыч Шурупов».
– Что вы, Шишкину не знаете, – говорит Прохорова. – Сказать ничего нельзя. Всё на полюс сообщает.
Она свернула записку и спрятала её в портфель.
Пирамида
Вообще-то я никогда не мечтала играть в духовом оркестре. Наоборот! С самого первого класса я хотела танцевать с лентой. Как представлю: я скачу по ковру! За мной – лента, вся красная! Музыка! Зрители!.. В первом ряду мама с папой. А на тренерском месте – Ботиныч!
Это наш физрук – Борис Константинович. В глаженом спортивном костюме, в кроссовках, рост – метр восемьдесят три… У нас в школе в него все девчонки влюблены! И все решили стать гимнастками.
Но гимнастическая секция Ботиныча – чемпион Москвы, и он туда кого попало не берёт. Меня, например, тоже не принял. Потому что я из всех гимнасток – самая толстая.
Ботиныч так и сказал:
– Ты мне, Шишкина, всю картину испортишь. Худеть тебе надо. Девушка должна быть как берёзка.
Мне так обидно стало. Хожу по школе, слоняюсь. Даже домой идти не хочется. Слышу, на втором этаже духовой оркестр репетирует.
– Величественней! Ве-ли… кхе-кхе-кхе!.. – закашлялся духовик Евгений Леопольдович. (Ещё бы! Разве их перекричишь?!)
– Напевней, други мои! Шире! Тари-ра-ра-па-ра-ра-ра… валторны!.. Па-рирам!
Я приоткрыла дверь и заглянула в класс.
Евгений Леопольдович стоял ко мне спиной. Вернее, не стоял, а подпрыгивал. Круглый, на макушке лысина.
– Три-ра-ри-ра-пам-ба-рам!!! Барабан! – Евгений Леопольдович так замахал руками! У него даже лысина вспотела. – Внушительней, други мои! Крещендо!!! А теперь… – Он немножко присел, а потом как вскочит, как закричит: – Фортиссимо!!!
Мишка Маслов из шестого «А» – мне его лучше всех видно – щёки надул, уши красные, того гляди – лопнет!..
– Стоп-стоп-стоп… – Евгений Леопольдович постучал дирижёрской палочкой. – Не слышу тарелок! Кузнецов! Где Кузнецов?!
Все молчат – не знают. Я тогда просунула голову в класс и говорю:
– Кузнецов, ваш тарелочник, в нашем пятом «Б» учился. А позавчера ушёл в другую школу. Они переехали.
– Как же так? – растерялся Евгений Леопольдович. – У нас на носу – ответственное выступление. В финале без тарелок… Нет! Это невозможно!
И тут он подошёл ко мне.
– Девочка! – сказал Евгений Леопольдович. – Хочешь, я научу тебя играть на тарелках?
Я вспомнила Ботиныча. «А, – думаю, – теперь всё равно. Хоть на кастрюлях».
Ответственное выступление во Дворце творчества назначили на вторник. Правда, это будет «соревнование по гимнастике среди юниоров». Мы только и сыграем – в начале марш, а в конце туш для победителей, но Евгений Леопольдович всё равно очень волновался.
И я волновалась.
Для меня сейчас успех – всё! Как представлю: я на сцене с тарелками! Тарелки блестят! Я стучу! Заключительный удар марша – бум-м!!! Аплодисменты! Может, кто-нибудь из публики крикнет: «Браво, Шишкина!»…
А Ботиныч уже за кулисами! И ко мне – через весь оркестр.
«Прости, – скажет, – Шишкина. Я же не знал, что ты у нас – талант! А раз такое дело, приходи на тренировку и танцуй себе на здоровье с лентой!»
В общем, еле дождалась я этого вторника. И вот после уроков в парадной форме, с начищенными трубами мы прибыли на концерт.
Евгений Леопольдович в военном кителе. На груди – ордена и медаль «За отвагу!» Мы его таким ещё никогда не видели. Он выстроил нас на сцене и сказал:
– Ну, други мои! Не подкачайте!
Занавес открылся. Евгений Леопольдович махнул мне дирижёрской палочкой, и я ударила в тарелки!
Играли мы громко и здорово. Точно как в «Айвенго», когда музыканты созывают рыцарей на турнир! Евгений Леопольдович даже жмурился от удовольствия. А я, хоть оркестрантам нужно всё время смотреть на дирижёра, стала коситься в зал – нашла маму с папой, дедушку, двоюродного брата Лёшку и давай им подмаргивать, чтобы не подумали, что я какой-нибудь, как говорит папа, «Фома, не помнящий родства». До того доподмаргивалась – чуть свой заключительный удар не прозевала.