Семь пар железных ботинок
Шрифт:
Уснул Иван Перекрестов вольным сибирским партизаном, проснулся от звуков горна бойцов регулярной Рабоче-Крестьянской Красной Армии — учеником музкоманды стрелкового полка...
Такое свое решение военком Сидоров обосновал коротко:
— Пока мы с тобой Петра Федоровича ищем, ты на довольствии состоять должен, а довольствие без службы никому не дается.
Законно ли было такое решение (парню до 16 лет трех месяцев не хватало) — вопрос, но отправить Ваньку в детдом не позволила военкому неугомонная большевистская совесть.
Сама по себе мысль
— Спой что-нибудь! — предложил капельмейстер, швыряя на стол ненужный инструмент.
На это Ванька охотно согласился.
— Про что? Я много песен петь умею: могу и про бродягу, и про централ, и про могилу...
— Вот и спой.
— Громко или как?
— Как сумеешь.
Откашлявшись, Ванька набрал, сколько в него влезло, воздуха и, зажмурившись от вдохновения и натуги, запел:
— Пускай моги-и-ла-а меня накажет... за то, что я да й-о-о-о люблю...
Много видели и слышали толстые стены старинной казармы, только не такое! Трубач-капельмейстер схватился за уши, остальные музыканты — за животы. Но сам Ванька ничего не видел и не слышал, поэтому, захватив новую порцию воздуха, продолжал:
— Но и-а моги-илы д-да не бо-й-у-у-ся...
— Стой!
— Чего «стой»? Я только начал. Я еще громче могу! Может, другое что спеть?
— Спаси и помилуй!
Но Ванька вошел во вкус музыкального искусства.
— Тогда дайте я на чем-нибудь сыграть попробую...
При этом он с вожделением поглядел (известно, большому куску рот рад) на контрабас-тубу.
По малодушию или из любопытства, ему разрешили «попробовать», правда, дав не тубу, а валторну. С ее помощью Ванька, оказавшись одновременно композитором и исполнителем, продудел экспромтом нечто, что ставило его в ряды крайних абстракционистов от музыки.
Он охотно перепробовал бы все инструменты, но и того было более чем достаточно!
Как ни растолковывали Ваньке, что при отсутствии слуха музыкант из него не получится, он этого не понял. Что касается военкома Сидорова, то, узнав о плачевных результатах испытания, он высказал мысль, что, возможно, впоследствии, вращаясь в музыкальной среде, Ванька все-таки разовьет слух и освоит если не барабан, то тарелки или треугольник. Капельмейстер только головой покачал.
— Если человеку медведь всей лапой на ухо наступил, ничто не поможет! — убежденно сказал он.
На короткое время опрометчиво зачисленный в муз-команду сибирский партизан оказался предоставленным самому себе. Но не такая была у него натура, чтобы оставаться без дела!
По давнишней любви к лошадям сунулся Ванька сначала на конюшню, но ротозеи-конюхи, проученные
— Ух ты! Кто ж столько книг читать поспевает?
— Всякий, кто хочет! — убежденно ответил завбиб.— Ты, мальчик, грамотный?
Начавшийся разговор закончился быстро: через две минуты Ванька спускался с лестницы, держа под мышкой «Робинзона» и «Муму».
Выдавая эти книги, завбиб был убежден, что неплохо удовлетворил запросы нового читателя. Но вышло не так! Уже на другой день книги были возвращены.
— Прочитал обе? — удивился завбиб. — Понравились?
— Одна совсем ерундовая, у другой конец нужно переделать!
О книгах, как правило, читатели отзывались уважительно, и отрицательный отзыв о произведениях двух класса ков сразу не только удивил, но даже обидел завбиба.
— Чем тебе не понравился «Робинзон»? — спросил он.
— Чего в нем хорошего? Обыкновенный спекулянт!.. Попал на остров, лодку выдолбил, а поплыть на ней струсил. И все богу молится! Какой листок не перевернешь, везде молится да благодарит. И еще золото считает, с места на место перекладывает, видно, боится, чтобы Пятница не спер А на кой хрен им обоим деньги, если на острове никого нет?
Однажды на досуге завбиб сам заглянул в «Робинзона». Знаменитый роман в дореволюционной ханжеской «обработке для детей» был превращен в жалкого литературного инвалида. Почти все, что относилось к трудовой деятельности героя (самым важным из нее обработчик счел только сооружение зонтика и приручение попугая), было вымарано, зато рассуждения о неисповедимых путях всеблагого провидения — сохранены полностью. Робинзон представал перед читателем в образе благочестивого валютчика, то и дело занимавшегося пересчитыванием и перепрятыванием гиней и фунтов.
— А чем тебе не понравилась «Муму»? — поинтересовался завбиб.
— Конец шибко жалостный. К этой бы книжке да конец веселый!
Предлагать приделать веселый конец к трагическому повествованию о глухонемом Герасиме и бедной Муму мог не каждый! Сам Иван Сергеевич такого варианта, как известно, не предусматривал.
— И какой ты веселый конец для «Муму» придумал?
— Чтобы Герасим не Муму утопил, а барыню!
Завбибу, воспитанному в преклонении перед классиками, показалось, что начинает опрокидываться печка. Барыню ему, собственно, жаль не было, но он считал нужным заступиться за автора.