Семь понедельников подряд
Шрифт:
– И что?
– Боковым зрением увидел, что у вас очень неестественное выражение лица, а он держит руку у вашей спины так, словно у него там пистолет или нож.
– Разве можно боковым зрением разглядеть такие подробности? – не поверила я. – Или вы какой-нибудь спецназовец?
– Нет, я всего-навсего авиадиспетчер. Приходится следить сразу за несколькими движущимися объектами на экране, да еще и на другие приборы поглядывать. К тому же я мастер спорта по спортивному ориентированию. Идешь, смотришь на дорогу, на карту, на компас, да еще контрольки ищешь. Поневоле угол зрения расширяется. Кстати,
Он назвал мое имя и псевдоним, и у меня отвисла челюсть. Нет, конечно, я видела в живую людей (не друзей и не родственников), которые читали мои книги, но чтобы запомнить и узнать меня по страшнющей, не в фокусе фотографии на обложке?! Такого до сих пор еще не случалось.
– Случайно пишу, - буркнула я. – А вы что, случайно читали?
– Доводилось, - коротко ответил он, воздержавшись от качественной оценки. Я не настаивала. Может, человеку страшно не понравилось, но из вежливости он будет ненатурально врать и выкручиваться, что я, разумеется, замечу и расстроюсь. Уж лучше не нарываться.
Слово за слово, разговор плавно перешел в мирное, ни к чему не обязывающее русло, и я начала успокаиваться, хотя все же меня слегка била дрожь. Второй раз за сутки с небольшим чудесным образом избежать смерти! Затрясешься тут.
Евгений поведал, что работает в Пулково, сейчас в отпуске и едет в Моршанск навестить друга.
– Надо же! – вежливо удивилась я. – А у меня родственник один был, еще до войны, священник. В Моршанске служил. Потом его в Александро-Невскую лавру перевели. А потом, как водится, расстреляли. Как я ни пыталась о нем хоть что-то разузнать, ничего не выходит.
– Почему? – в свою очередь удивился Евгений. – Разве это так трудно? Надо просто отправить в ФСБ запрос, в Питере. Я так о своем прадедушке все выяснил.
– У вас прадедушка, вам проще. А у меня – двоюродный брат прадедушки. Может, по отцу, может, по матери – никто не знает. Так что фамилии – вариантов пять, а может, и больше. Имя – тоже. То ли Алексей, то ли Леонид. Родные звали его Лешка-монашенок.
– Леонид обычно Ленька.
– Ну да, не всегда. Отчество – вообще неизвестно. Год и место рождения – приблизительно. Что можно нарыть с такой вводной? В ФСБ соваться смысла нет. В епархиальный архив – тоже. Подсказали мне координаты одного человека, который в лавре архивами ведает, но и он ничего не смог сделать.
– А для вас это так важно – узнать о нем? Все-таки даже не прямой родственник, - похоже, Евгения рассказанное мною неподдельно заинтересовало.
– Да, - чуть поколебавшись - потому что разговор постепенно приобретал так не любимый мною исповедальный оттенок, - ответила я, - важно. Это единственный священник в нашем роду.
– А где он служил в Моршанске, знаете? Просто я родился в Тамбове и жил там до двенадцати лет, потом с родителями в Питер переехал. А в Моршанске жила моя бабушка, я у нее часто гостил. И город знаю хорошо.
– Нет, не знаю, - вздохнула я, допив кофе. – Единственное, дедушка говорил, что в начале 30-х эта церковь была недалеко от вокзала.
– Вообще-то вокзал несколько раз переезжал с места на место. Но если в начале 30-х… - Евгений задумался.
– Пожалуй, эта могла быть старая Барашевская церковь. Или новая?
– Барашевская? – переспросила я. – Это разговорное название? А как по-настоящему?
– Честно говоря, не знаю. Она не сохранилась. Но, думаю, смогу вам помочь. Мой друг, к которому я еду, он корреспондент одной городской газеты. И как раз занимается историей местных церквей. Я выясню у него точное название и адрес церкви, тогда вы сможете написать письмо в архивный отдел Тамбовской епархии и выяснить, кто служил там в 30-е годы. Если, конечно, эти данные сохранились. Дайте мне ваш номер телефона.
Я с готовностью начала диктовать ему номер сотового, но на четвертой цифре запнулась.
– Стоп! Похоже, у меня нет больше сотового. Посеяла на вокзале. Или украли.
Евгений пристально посмотрел на меня, словно зная, что я вру.
– Ну тогда вот вам мой номер, - он достал из портмоне визитку. – Позвоните через месяц.
«Евгений Андреевич Чертков», - прочитала я вслух. И номера телефонов – домашний и мобильный.
– На домашний не звоните, - сказал Евгений.
– Жена не одобрит? – похоже, коньяк вовсю буянил в моей голове.
– Я разведен, - на мою бесцеремонность он внимания не обратил. Или сделал вид, что не обратил.
– Просто трудно дозвониться. Или я на смене, или еще где-нибудь. А если дома, то либо сплю, выключив телефон, либо сижу в интернете.
– Чертков, - повторила я, - Чертков. Что-то знакомое. А, ну да. Моя родня из Вараксы, а где-то рядом было поместье графа Черткова. Это не ваш родственник случайно?
– Очень дальний, - кивнул Евгений. – Моя прабабка вышла замуж за кого-то из его племянников. Потом их всех расстреляли. Скажите, Оля… Нескромный вопрос…
– Замужем. Сыну восемь лет. А мне… Скажем так, замуж я вышла уже после окончания университета.
Евгений посмотрел на меня, как на собаку с двумя головами.
– Я же не слепой. У вас кольцо обручальное на пальце. Замужние женщины не всегда кольца носят, но если уж оно есть – стопроцентно замужем. А о возрасте я женщин никогда не спрашиваю.
Я почувствовала себя последней кретинкой. Эдакой чопорной фифой, на добродетель которой никто и не думает покушаться – тоже еще, возомнила о себе! Примерно так же смотрел на меня Генка, когда я заявила ему, что не желаю работы с интимом.
– Тогда…
– Я хотел спросить вас вот о чем. Вы сказали, что для вас важно – узнать о единственном в роду священнике. И я вас встретил в храме. Вы верующая?
– Д-да, - запнулась я, потому что уже знала, о чем он спросит. И не ошиблась.
– Тогда как же вы пишете детективы?
Я сидела и размазывала по стенке чашки нерастаявший сахар. Что я могла ответить? Этот вопрос не задавал мне разве что ленивый. И я сама задавала его себе не раз. Как это совместить?
Я пыталась рассказать себе, что «Преступление и наказание» – это тоже детектив, что Честертон писал не только о патере Брауне, но и эссе о христианстве, что дело вовсе не в жанре, а в том кто и с какими взглядами пишет. Что я пишу не для того, чтобы смаковать чернуху и порнуху. И что сюжеты беру из жизни, даже если и уродую их по своему усмотрению. И что вопросы жизни и смерти, отношения к ним – самые что ни на есть христианские. И что…