Семь шагов до тебя
Шрифт:
Я вдруг поняла, что хочу познать ещё много-много всего. Учиться. Мечтать. Жить. Отпустить обиды. И то, что долгие годы не давало мне покоя – тоже.
Желания, говорят, исполняются, если их проживают всем сердцем. В тот вечер я хотела этого больше всего и верила: придёт день, когда я смогу обновиться, стать кем-то, а не придорожной травой, что растёт сама по себе и боится даже собственной тени.
Все последующие дни мы с Мотей развернули бурную деятельность.
Я без зазрения совести опустошала неймановскую карточку, которую он выделил
Если он давал деньги на платья и дорогие косметические салоны, то спокойно переживёт, если я потрачу их на маленькие радости, мишуру, ёлочные украшения и подарки.
Нейману я ничего заказывать не стала. Это было моё твёрдое решение. Не потому что хотела сделать назло или чем-то его уязвить, нет. Это была попытка отстраниться от жизни с ним, насколько это вообще возможно.
Если я закажу ему подарок, я буду его ждать и расстроюсь, если он не приедет. А так… я не жду. Мне хорошо и спокойно здесь.
Я убеждала себя в этом, но нет-нет да поглядывала на телефон. Телефон молчал. Но это предсказуемо. Поэтому нельзя сказать, что я расстроилась.
Если быть точной, телефон звонил, приходили смс. Я знала, кто пытается ко мне прорваться. Больше некому. Поэтому без зазрения совести отправляла незнакомые номера в чёрный список. Пусть Индиго идёт подальше.
Может, я бы полюбопытствовала, чего он добивается, но точно знала: всё, что он захочет сказать, явно нетелефонный разговор. И давать повод для лишних подозрений, особенно сейчас, когда я буквально вишу на волоске, мне не хотелось.
Внутренним чутьём и по количеству охраны, которой не становилось меньше, я понимала: Нейман меня не отпустит. Я для чего-то ещё нужна ему. А раз убежать не удастся, зачем зря трепать себе нервы?
Да и не хотела я никуда уходить. Не сейчас. Я мечтала отметить Новый год в семье. В той, которая у меня есть на данный момент. Иногда приятно довольствоваться малым.
Мы нарядили две ёлки. Одну – под потолок – в большой комнате на первом этаже. Всё, как я и мечтала: пушистая сосна, что пахла хвоей и смолой. Там даже шишки настоящие имелись. Восторг!
Игрушки часть купили, часть Мотя извлекла из каких-то непонятных мне недр, а немного принесла новая кухарка, смешливая пышечка Аня.
– Вот, у меня в наследство достались! – торжественно внесла она коробку. – Рука не поднялась выкинуть. Как чувствовала: пригодятся. Мне будет приятно, если они найдут место на такой красивой ёлке.
Место нашлось. Потому что мы наряжали ещё ель на улице. Я даже не замечала. Их, оказывается, несколько высажено.
– Настоящие голубые ели! – улыбалась Мотя. – Ну, чуток не выросли, но когда это нас останавливало?
Никогда. Она права. Мы выбрали ту, что ютилась справа возле входа. Немного грустненькая и хиленькая. Может, поэтому мы на ней и остановились.
– Вот, принарядится, взбодрится, да как пойдёт в рост! – тараторила Аня. – Вы не думайте, вроде бы стоит себе палка с корнями, а ведь чувствует всё!
Мы не думали. Нам всё
Аня оказалась очень проворной и деятельной. Она помогала нам дом украшать. Не сговариваясь, мы остановились на первом этаже. На второй по молчаливому согласию и не заходили.
– Гирлянды! – радовалась кухарка и ловила неодобрительные, слегка ревнивые взгляды прислуги, что искренне считала, будто она их хлеб отбирает. Но работы хватало всем: в доме генералили, мыли окна, чистили столовое серебро (и такое здесь имелось), натирали полы до блеска, заставляли сиять все поверхности.
Аня, кстати, готовила неплохо. Мотя была слишком строга к ней. Может, её блюдам не хватало изысканного мастерства, как у Лии, но Аня быстро училась, ловко пользовалась интернетом и неизменно стремилась нас порадовать чем-то новеньким.
– Ты на неё благотворно влияешь, – ворчала Мотя. – Да ты на всех так действуешь, не замечала? От тебя они, словно от батарейки, заряжаются. Света в тебе много, Ника. А Стефан дурак. Как есть дурачище твердолобый.
О Неймане я говорить не хотела. Бесед Моти о нём не поддерживала. Старуха вздыхала и качала головой.
Двадцать восьмого декабря я проснулась рано. Прислушалась к себе. Нет, ничего особенного не чувствую. Всё, как всегда.
Дом ещё дремал, когда я прокралась в комнату, где стояла ёлка. Вдыхала запах хвои, трогала руками игрушки, включила гирлянды. Все. Они разные. Я специально такие заказала.
На левой стене – разноцветные приветливые огоньки. На окнах – жёлтые тёплые кругляши и снежинки. Справа подмигивает гирлянда-дождь с голубовато-зеленоватыми искрами. Мне нравится, как она выглядит. На улице мы повесили холодную, ледяную гирлянду, что светилась синим потусторонним светом, но вызывала восторг своей холодной изысканной красотой.
Ёлку включать не стала. Для неё ещё не время. Сегодня не тот день, другой. Поэтому я могу позволить себе детскую радость, когда главный подарок – это хорошее настроение, созданное нехитрыми маленькими радостями.
Я не слышала, когда он вошёл. Вскрикнула, когда услышала его глубокое, с лёгкой хрипотцой:
– Ника.
Обернулась. Он стоял на пороге комнаты с коробкой в руках. Наверное, в моих глазах плескался испуг.
– Не бойся. Пожалуйста, – сказал Нейман. По лицу его промчалась и исчезла судорога страдания. Так мне показалось.
А затем он сделал несколько шагов, сокращая между нами расстояние. Остановился напротив, совсем близко подходить не стал.
– С днём рождения, Ника, сказал и осторожно протянул коробку. Обычную. Без бантиков и обёрточной бумаги. В таких конфеты в магазины приводят. Или печенье. Картонная коробка со следами срезанного скотча.