Семь смертных грехов
Шрифт:
Оглядываясь назад, я думаю, что, имея за плечами горький опыт домашних неурядиц, должен был быть достаточно смышленым и искушенным, чтобы предвидеть то, что случилось. Я был затюканным напуганным ребенком, которому всего лишь был нужен кто-то близкий, от кого не ждешь удара; он вполне подходил на эту роль, потому что был хищником и знал, чего именно мне не хватало. И вот, когда мне было двенадцать, мой друг надругался надо мной в подвале своего дома. После того, как все закончилось, я вернулся домой и не сказал никому ни слова. Дом Джейсона сгорел дотла через неделю. Его семья выбежала из огня на улицу посреди ночи. Вся округа была уверена, что это моих рук дело. А его я больше никогда не видел.
Иногда шрамы остаются навсегда, а раны не залечиваются, но сладкая на вкус злоба живет в вас вечно. Ничего
В итоге мы съехали от Пробки, обратно на ту самую парковку для прицепов, где мы зацепились годами ранее, да еще и на то же самое место № 20. Я не вру вам. К тому времени я уже был в восьмом классе, и, наконец-то, обрел друзей, которые были моим домом вдали от настоящего дома. Они были мечтателями, как и я, но не могли заглянуть дальше сегодняшнего дня. А я мог видеть конец вселенной. Но как объяснишь это людям, которым, в общем-то, все равно? Как донести им, что ты, черт возьми, сохнешь изнутри и тебе нужно сделать что-то со своей жизнью, иначе ты просто взорвешься. Единственное различие между звездой и черной дырой – это время.
Поэтому я старался довольствоваться тем, что имел. Мы целыми днями торчали на речной плотине. Понимаете ли, там можно было спрятаться. Мы строили укрепления из больших белых глыб, которые раскидали повсюду, чтобы вода при разливе не затопила участки на другой стороне, где люди готовили барбекю и налаживали спутниковые антенны. К тому же, рядом был лес, который подходил к самому берегу, такие гигантские деревья, росшие, насколько хватало взгляда. Это было, как в “Повелителе мух” (роман-аллегория английского писателя Уильяма Голдинга – ред.). В этих зарослях мы впервые узнали о кислоте. Никому не рекомендую: нет ничего хуже, чем наблюдать, как твой друг нападает на дерево, которое сказало “какую-то гадость про его мать”. Мы залпом выпивали пузырьки Robitussin’а (сильнодействующее лекарство от насморка и гриппа – ред.), самый вредный и ужасный способ словить кайф. До безумных вечеринок с травкой, коктейлями и прочей ерундой было еще очень далеко. Тогда мы просто знали, что это верное средство забалдеть. Но это еще не все. Мы жрали мескалин (психоделик, галлюциногенное вещество, содержащееся в стеблях кактуса – ред.) и укуривались до мертвецкого состояния. Мы крестились наркотой и экстази. Мы пытались обрести веру, но к концу дня, по большому счету, ощущали лишь видимость бессмертия.
Когда нам надоедало общение с природой, мы вторгались в пригороды, бегая по улицам как джинсовые привидения, под диким кайфом и в беспамятстве. Мы брали штурмом жилище кого-нибудь из недругов, и наводили там такой бардак, что приезжала полиция. Жильцы при этом были дома. Мы делали все и везде. В Эвансдэйле есть парк в дальнем конце озера Мэйерc, он находится как бы в центре всего. Однажды ночью мы подожгли здесь все деревья и устроили пляски под бледной луной, ожидая наказания, которое так и не последовало.
У нас не было причин заниматься делом, нам это было не к чему. А чего еще, черт возьми, было ожидать от нас? Всему виной были гормоны, нервные срывы, растущие цены, камнепады, ну и все остальное, что представляло опасность и было абсолютно вне нашей власти. Постыдные поступки, клянусь своей задницей, были нашим излюбленным занятием. Грехи были единственной поводом, чтобы вылезти из постели, или, как в моем случае, из ванны. Да, я спал в ванной комнате целый год, потому что больше негде было спать. Я вставал по утрам, убирал подушку и одеяло в шкафчик, принимал душ, доставал свои шмотки из бельевой корзины… все в той же ванной. Обалдеть, не правда ли!
Я благодарен всему, что случилось со мной, потому что дожил до появления этой книги.
Хотя, знаете, не все было так паршиво. Именно в Эвансдэйле, который расположен прямо на краю Ватерлоо, я впервые съел ириску Now & Later. Когда я жил в Дюаре, который примыкает с востока к Эвансдэйлу, я узнал в другой компании ребят, что хорош в футболе. Забавно, что вы видите, и что отказываетесь видеть, оглядываясь на свое прошлое. Полагаю, иногда я отлично проводил время в этом сумасшедшем театре. Было даже такое, что я не чувствовал себя другим в обществе друзей, либо они казались такими похожими на меня. В известном смысле, они не давали мне угаснуть. Когда мне нужно было спастись бегством, они бежали со мной. Когда мне не хватало полноты жизни, они были со мной. Я даже собрал одну из моих первых групп с этими парнями. Но я никогда не мог довериться им. Может быть, это был единственный настоящий урок, который я извлек из времени в Ватерлоо: не доверяй никому. И я усвоил его так глубоко, что до сих пор не могу избавиться от этого. Моя жена, Стефани - лучший человек из тех, кого я знаю, но даже ей мне тяжело довериться полностью. Но она чудо, и у нее безграничное терпение. Она понимает и помогает мне изо дня в день. Честно говоря, я живу с этим постоянно. Знаю, это можно назвать бегством от общества. Хотя отсюда я и черпаю столько силы и решимости. Я отказываюсь сдаваться, отказываюсь умирать, отказываюсь проигрывать… всегда. И это потому, что моя память хранит каждое слово, каждый шрам и всю мою темную подноготную. Я есть большая мелодрама, замаскированная под жизнь. Но, по крайней мере, я не компромисс, достигнутый за столом переговоров в невзрачном здании. И я не наспех слепленный продюсерами дерьмовый бросовый товар для тех, кто любит борзых актеришек со скулами покрепче – “Вроде как… для детей!”. Я все то, что случалось со мной за мою жизнь. Я настоящий, кожа да кости, живой и открытый для каждого моего дня.
И за это, скрепя сердце, я обязан сказать Ватерлоо спасибо.
Спасибо, Ватерлоо. Спасибо за то, кем я стал. Спасибо за то, что порвал меня в клочья, а затем дал полностью возродиться. За то, что поджарил меня на огне, и я смог использовать этот жар в борьбе за все, чего мне удалось достичь. Спасибо за то, что моя невинность уничтожена так беспощадно, хотя я цеплялся за нее пальцами и ногтями. Спасибо, что я увидел самую жестокую реальность, которую смог переварить, и, вопреки всему, понял, что могу выжить. Спасибо за каждый недопустимый поступок взрослых вокруг меня, потому что теперь я никогда не причиню того же своим детям. Спасибо за то, что я научился смотреть на вещи с разных сторон.
Благодарю, что обрел дар никогда не опускать руки.
Когда я думаю о Ватерлоо, я вспоминаю маленькие победы, которые приходилось одерживать. Я стремился к самообучению и не довольствовался доступной школьной программой. Когда все надоедало до черта, я писал целыми днями, или читал книги, какие только попадались в руки, или заставлял себя искать какое-нибудь укромное место, что-то вроде убежища. Я обучался игре на гитаре и ударных. Я писал песни на обратной стороне своих школьных тетрадок. Когда я пытался делиться этим с другими, они ухмылялись и не придавали значения тому, чем я жил и что хотел совершить. Люди пытаются отнять у вас все, особенно когда кажется, что им недостает того, что есть у вас. И почему только это происходит так часто?
Может быть, вы все – “грешники”. Может, вам под стать валяться в грязи, в которую религии мира окунули вашу плоть. И жариться вам на медленном огне в котле у Сатаны, брошенными на произвол судьбы на долгие времена в надежде на духовное возрождение. Но что, если вы заработали на своих грехах? Что, если грехи это ваша награда? Если дурных поступков не избежать, а так обычно и бывает, то какого хрена вообще ломать над этим голову?
Я знаю только то, что видел своими глазами, а я видел лишь, как 98 процентов людей в мире делают то, что им нравится. Представьте себе холм, наваленный из конских туш, которых никогда не кормили. Очень многих людей не волнует, попрали ли они чужие чувства, остальным важны только собственные переживания. Эгоистичные орды никчемных придурков отчаянно сопротивляются, чтобы не поцеловать чужую задницу, и рыскают по планете в поисках частички неба, прежде чем окончательно сгинут в преисподней. Таков мир, который мы оставляем позади себя. За этот мир умирали святые. Да мне нет до него дела. Что, звучит ужасно? Думаю, да. Но вы сами расшевелили меня, так что мучайтесь.