Семь ступеней в полной темноте
Шрифт:
– Ну что? – спросил он беззлобно. – Мыться будем?
Она кивнула головой и тихо всхлипнула.
– … это еще что? – нахмурился он.
Она отвернулась, чтобы не показывать навернувшихся слез.
– Зачем ты терпишь меня? Ты слышал, что сказал Хаук. Я редкая тварь!
Кузнец встряхнул чистое полотенце и пожал плечами.
– Ну и что?
– Я убиваю людей ради забавы… а ты возишься со мной. Почему?!
– А почему бы нет? – улыбнулся кузнец.
– Не играй со мной! Я хочу знать!
Арон нагнулся и потрогал воду в ведре.
– Ну вот…
– Скажи сейчас! – она схватила его за руку, но тут же отпустила, поняв, что снова оставила ранку.
– Позже, – тихо сказал Арон, облизнув проколотый палец. – Когда я вернусь. И постарайся не наследить тут.
Когда он ушел, Сольвейг залезла в кадушку с ногами и сжалась в комочек. Слезы почему-то текли и текли, хотя она не хотела плакать. Вот только было почему-то очень обидно. Не от чего-то конкретного, а так, вообще. Обидно и все…
Глава 8. Кровь на руках.
Солнце светило в окно, в комнату то и дело заглядывали любопытные птицы, цепляясь за створки ставней. Теплый ветер порывами обдувал плечи и будоражил кончики крыльев. Кузнец бренчал посудой где-то внизу. А она сидела и задавала себе вопросы, на которые не могла найти ответа.
Наконец, он вернулся. Разбавил воду и ни слова не говоря, полил ее плечи из черпака. Затем голову, спину и ноги… Вода была теплой и приятной. Присев рядом на табурет, он облил ее голову душистым травяным варом и запустил свои длинные пальцы в ее спутанные волосы. Она закрыла свои глаза и доверилась его сильным, надежным рукам. Она чувствовала, как они скользят по ее волосам, как старательно трут ее спину, и плечи. Как тщательно промывают каждый ее пальчик и коготок. Как мама делала это в детстве. Так же мягко, и почти любя.
Только вот когда его ладони касались груди, бедер или живота, ощущения были совсем другие. Он делал это с усилием, чтобы оттереть грязь. Но все же старался не сделать больно. От этого груди ее наливались соками, а внизу живота разливалось приятное тепло. То же самое чувство было когда он омыл ее в первый раз. Но тогда не было так спокойно… И не лень ему было мокрой щеткой вычищать каждое перышко на крыльях, а потом просушивать их чистыми полотенцами. Это тоже было приятно, и необычно. Закончив с крыльями, кузнец расправил их вширь, и окатил ее чистое тело остатками воды. Потом бережно, как ребенка, переставил дочь крылатых королей на чистый пол и насухо обтер полотенцем. Выплеснув грязную воду в окно, он составил все в угол и усадил ее к столу.
Когда он вышел в очередной раз, она встала во весь свой рост, и встряхнула влажные крылья. Растопырив послушные перышки, она сладко потянулась и замерла… Легкий ветерок продувал ее насквозь, напомнив радость свободного полета. Она представила, что снова парит в небесах, влекомая восходящими потоками. Не выслеживая врага, не пикируя с боевым кличем… а просто паря. Наслаждаясь полетом.
Открыв глаза, она вернулась на землю. Кузнец стоял, прислонившись к перилам, задумчиво разглядывая ее со стороны. В руках у него была все та же корзинка и закопченный котелок с чем-то вкусным. Сольвейг вдруг вспомнила, как сильно хочет есть. Солнце то уже перевалило за полдень, а ее еще не кормили…
– Твои крылья уже не болят?
– Почти нет. Но я еще не скоро встану на крыло…
– Чистой быть лучше, да?
– Да, – шепнула она. – А когда ты еще помоешь меня?
Он задумался на минуту…
– Когда от тебя снова начнет вонять.
– А если я замараюсь? – оживилась она.
– Я понял к чему ты клонишь. Ладно, если ты хочешь, будем мыться два раза в неделю. А по вечерам я могу обтирать тебя влажным полотенцем.
– Сегодня тоже полотенце будет? – уточнила она.
– Будет, будет… вздохнул он. – Ты есть собираешься?
Она энергично закивала головой.
– Ну тогда садись, у нас поздний завтрак…
Сегодня кузнец приготовил густую мясную похлебку. Она была очень горячей, но на вкус просто изумительной! Есть ее ложкой было так непривычно, но почему -то весело. Когда она наелась, осталось еще больше половины котелка. И она обязательно доест все потом. С кузнецом… или без него. Чувствовать себя чистой и сытой было необычайно приятно. Она довольно раскинулась на софе, вдыхая запах свежего белья и еще влажных волос. Но чего-то все же не хватало… Она поднялась на локте и уперлась взглядом в кузнеца. Он сидел в своем кресле, сложив босые ноги на край стола и смотрел в окно.
– Как твоя рука, кузнец? – прошептала она.
– Почти не болит… затянется к утру, – задумчиво ответил он.
– Ты злишься на меня?
– Нет, не злюсь…
– Почему? Я ведь поранила тебя.
– Это не первая рана в моей жизни и далеко не последняя. – Он усмехнулся, глядя на нее.
– Тогда побудь со мной, – она подвинулась, уступая ему место на софе. – Ты теплый, и мягкий – это приятно.
– Что? – он покачал головой. – На сегодня ранений хватит. В другой раз, возможно.
– Тебе еще больно…
– Больно, – согласился он и снова взглянул на небо. – Мой отец всегда говорил, что боль – это часть жизни. Хочешь ты того или нет. Отвернись от нее, и она уйдет.
– Хаук тоже так говорил… пока я не подрезала ему крылья. Он меня никогда не простит…
– Да уж… Хаук оставил тебе письмо, – вспомнил кузнец. – Но не думаю, что там много хорошего.
– Где оно? – подскочила она.
Через минуту он вернулся с куском бересты в руке и протянул ей.
– Вот оно.
Схватив письмо, она бегло прочитала первую часть и глянула на кузнеца. Потом, уже более вдумчиво она прочитала написанное ниже. Выронив записку, она упала на спину и закрыла руками лицо. Она лежала так несколько минут, пока Арон, наконец, не спросил:
– Что там?
Она убрала руки от лица и медленно села.
– Они отказались от меня….
– Кто они?
– Мои родители… Нас осталось совсем мало, и отец хочет мира с людьми. Он запретил нападать на людей, но я ослушалась. Тогда он объявил, что убьет меня, если я ослушаюсь его еще раз. И я ослушалась…