Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Ты - самый великий прозорливец из всех, о которых я слышал, - покачал головой король Филипп.
– Но прежде я хочу удостовериться в твоем искусстве врачевания.
– Твоя воля, король Франции, - сказал старец.
Король подал знак, и из длинной свиты, хвост которой терялся в белесой пелене, смешавшейся с зимним сумраком, выступили два всадника. Один из всадников вел второго коня на поводу, и на том коне сидел худощавый юноша. Когда они приблизились, я заметил, что на лице юноши застыла болезненная печаль, а глаза его сверкали огнем некой неутолимой страсти.
– О, такое безумие несомненно зовется любовью!
– весело проговорил старец.
– Стоит ли теперь излечивать славного юношу от болезни, которую каждый доблестный рыцарь должен преодолеть сам, дабы остаться на всю оставшуюся жизнь вполне здоровым?
– Это любовь, перешедшая в безумие, - довольно хмуро отвечал Филипп Красивый.
– Я привез к тебе своего любимого пажа, старик. Я желаю, чтобы на его милых щечках вновь заиграл здоровый румянец. Так окажи любезность своему королю, старик.
– Король, твоего верного пажа, - сказал кладбищенский дервиш, - должно быть, мучает его собственная тень?
Король приподнял бровь и коротко взглянул на своего визиря:
– Вильям, ведь действительно так?
– Доблестный дворянин, которого ты видишь перед собою, досточтимый старец, - с напускною, и я бы даже сказал, шутовскою учтивостью обратился Ногарэ к могильному дервишу, - избрал Дамою своего сердца одну весьма знатную госпожу, однако на одном из турниров эта знатная особа предпочла чрезмерное к себе внимание другого рыцаря куртуазной страсти, более высокого ростом и умудренного годами. С того дня у преданного, но юного дворянина помутилась память и повредился рассудок. Он теперь помнит, будто бы коварная, но прелестная особа протянула свою перчатку ему самому, но как бы старшему годами. Хуже того, с наступлением ночи, "старший" двойник начинает мерещиться нашему доблестному рыцарю по темным углам, и он выхватывает свой меч, чтобы сразиться с двойником в честном поединке. Двое стражников Его Величества уже получили ранения. Такова вкратце эта занимательная, однако весьма хлопотная история.
– Добрый человек, благодарю тебя, - с не менее напускною важностью проговорил старец и коротко поклонился.
– Твой рассказ значительно облегчит дело исцеления. По правде говоря, оно представляется мне настолько простым, что я предпочел бы передать его моему ученику. Мне кажется, что с недугом своего ровесника он сможет справиться даже лучше, чем я.
Наступило молчание, и я не сразу догадался, что речь пошла обо мне.
– Разве тебе не известно, старец, что ученик не может стать больше своего учителя?
– заметил Ногарэ.
– Ведь так сказано в Писании.
– Верно, - согласился дервиш.
– Однако тень очень часто превышает размеры своего господина. Ныне как раз тот самый случай, и следует им воспользоваться для исцеления больного, раз вы все считаете этого доблестного юношу таковым.
– Кто твой ученик?
– коротко вопросил король.
– Мой ученик родом с Кипра, - сказал старец, еще сильнее смутив меня, но однако же и указав мне выход из положения, - и происходит он из очень древней дворянской семьи. Судьба его оказалась, увы, весьма нелегкой и запутанной.
– С Кипра?
– усмехнулся король.
– С того самого Кипра, где говорят, что девица, не переспавшая с тамплиером, еще не годится в невесты? С того самого Кипра, где матери предупреждают своих отроков словами: "Бойся тамплиерского поцелуя"?
– Ваше Величество, я не помню, чтобы мать говорила мне такие слова в мои отроческие годы, - заговорил я, собравшись с духом.
– Честно признаюсь вам, Ваше Величество, что даже не помню никакого Кипра. Ныне я стою здесь, посреди кладбища Невинноубиенных младенцев, и готов во всем исполнять волю Вашего Величества.
– Однако выговор вполне может считаться кипрским или даже палестинским, - заметил королю Вильям Ногарэ.
Король кивнул, и наши взгляды встретились.
– Вам будет предоставлено место во дворце, - неторопливо и даже вкрадчиво проговорил король и тряхнул головой, отчего с его черной шапки посыпался вниз белый пух.
– Ваше Величество, места вполне достаточно и здесь, - отвечал я.
– Старик, твой ученик хочет сказать, что для лечения потребуется всего одна молитва?
– с напускным изумлением вопросил Ногарэ.
– Мой ученик готов исполнить волю короля Франции, - отвечал дервиш.
По моему указанию бледного юношу поставили прямо передо мной. Я вперился взглядом в его глаза и стал намеренно думать о чем угодно, только не о самом лечении и возможной неудаче. "Неудачи быть не может, - заранее решил я, - если, по расчету дервиша, я избавлюсь от всякого страха и попробую на один час сделаться святым". Я долго думал о моей любимой Фьямметте, а затем размышлял о том, что, простившись с нею, наверно опять заснул необыкновенным сном, раз попал на кладбище, куда запросто по вечерам приезжает в гости к покойникам сам французский король.
В таких размышлениях я провел половину часа, а, может статься, целый час. Сумерки густели, и, когда я почти перестал различать лицо юноши, стражники короля окружили нас потрескивавшими факелами.
Тогда, в тревожном свете факелов, я увидел, что все лицо юноши покрыто каплями влаги, и подумал, что, наверно, он уже плачет от усталости. Мне захотелось пожалеть его, но я подумал, что жалеть ни в коем случае не полагается, иначе все надежды старца на своего ученика пойдут прахом.
"Доблестный дворянин не может плакать, - заключил я, видя, как он мучительно жмурится и роняет одну за другой слезы.
– Он, как и я, нестерпимо захотел спать. Еще немного, и мы повалимся друг на друга. Пора завершать это надувательство".
Не сводя глаз с влюбленного безумца и не обращаясь ни к кому определенно, я, насколько мог властно, повелел:
– Дайте ему меч!
По короткому порыву теней и по тому, как болезненно искривились губы безумца, я определил, что ему в правую руку вложили рукоятку меча.
– Отвечайте на три вопроса, сударь!
– в полный голос приказал я.
– Да, мессир!
– едва живым голосом ответил юноша, чем подтвердил то, что я пока еще не совершил ошибки.
– Вопрос первый!
– изрек я.
– Вы видите меня теперь перед собою?