Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Есть ассасины.
Ассасинов я изобразил своей кружкой, подвинув ее к перевернутому кувшину.
– Есть тамплиеры.
Для их обозначения я воспользовался кружкой собеседника.
– Есть дервиши.
Упомянув о суфиях, я взял за горло оставшийся кувшин.
– О тех, других и третьих мы знаем уже немало. А это кто?
И я снова постучал по донышку перевернутого сосуда, скрывавшего теперь таинственную, отдающую глухим звуком, пустоту.
– Каким-то образом я попал в руки ассасинов. Кто-то помог мне избавиться от них наяву или во сне. Предчувствие подсказывает
– Мне известны многие дервиши, но тот, кого вы, мессир, встретили по дороге в Конью, мне определенно не известен, - только и добавил рыцарь Эд к моему назойливому дознанию.
За время нашего долгого разговора свеча истаяла почти до основания, и когда я взглянул на маленькое окошко кельи, то заметил, что осенняя чернота в нем уже слегка вылиняла, напоминая о близком рассвете.
– Брат Эд, - обратился я к комтуру, решив, что малый остаток ночи все же следует использовать по ее прямому назначению.
– Прервем наши недоумения короткой молитвой и коротким сном. Полагаю, сегодня мы оба честно его заслужили.
– Да, мессир, - встрепенулся рыцарь Эд, тяжело приподняв голову. Келья для вас приготовлена.
– Простите, брат Эд, - проговорил я, поднимаясь на ноги и напрягая затекшие мышцы, - я намерен заснуть на этот раз по своей воле, узнав еще одну немаловажную подробность.
Рыцарь Эд посмотрел на меня снизу вверх, и в его глазах я прочел безмерную усталость.
– Почему братья-тамплиеры Рума долгие годы учились ничему не удивляться и ни на что не надеяться?
– нарочито улыбнувшись, спросил я.
В это мгновение за дверью послышалась торопливая дробь шагов, и в нашу беседу вторгся короткий, условный стук - два и один, - подтвердивший, что спешили именно к келье рыцаря Эда.
В один миг усталость соскочила с плеч Эда де Морея и он бодро встрепенувшись вперился глазами в дверь.
– Святая Земля!
– громко произнес он.
Дверь приоткрылась, и на пороге возник еще один, не известный мне молодой человек. Он старался удержать спокойный и смиренный вид, но его вздохи выдавали сильное волнение, и два миража одной свечи загорелись в его больших глазах так ярко, что, казалось, в самой келье стало втрое светлее.
– Говори, Жак!
– повелел комтур.
– Что случилось?
– Мессир!
– дрожащим голосом ответил Жак и дальше заговорил, коверкая слова, отчего, приглядевшись к нему, я догадался, что он родом из здешних мест.
– Мессир! На дереве не было. Я отвернулся. Какие-то крикнули. Далеко. Раз! Оттуда! Из другого места. Стрела. В дереве. Глубоко-глубоко. Белая. Белая стрела, мессир.
Рыцарь Эд поднялся, и, не стой здесь слуга Жак, верно, вскочил бы, как ужаленный.
– Жак! От моего имени призови господина приора, - повелел комтур таким голосом, которым отдают приказы в засаде.
– Бери эту свечу. Смотри, чтобы господин приор не оступился на своем любимом месте.
На каждом слове Жак успевал кланяться и, насыпав два десятка поклонов, какие вовсе не приняты у христиан, выскочил вон с оплывшей свечой в горстях.
– Поторопимся, мессир!
– со сдержанной тревогой, сказал рыцарь Эд и, уже когда мы сбегали по лестнице в тот внутренний дворик, что находился позади капеллы, добавил: - Боюсь, что остатка ночи нам не хватит даже для короткой молитвы.
Затянувшееся высокой пеленой облаков рассветное небо уже мало отличалось по цвету от серых плит под ногами. Глаз уже мог легко различить на них даже самые тонкие трещины, а белое оперение стрелы, пронзившей черную кору древнего кипариса, пылало перед нами, как пламя самой дорогой свечи из воска горных пчел.
Рыцарь Эд подошел к дважды раненому кипарису решительным шагом и отломил древко стрелы у самого наконечника. Тонкой жилой, пропущенной через отверстие в древке, вроде нитки через игольное ушко, к стреле был привязан свернутый трубочкой листок пергамента.
Сломав древко еще раз, прямо по отверстию, рыцарь Эд освободил таинственное послание. Света как раз хватало на то, чтобы разобрать строки важных вестей, столь важных, что лицо и осанка доблестного комтура изменились трижды, пока он читал и перечитывал франкские, как я приметил, буквы, начертанные неведомой рукой.
– Мессир!
– произнес он глухим, словно бы простуженным голосом, и в его мутно покрасневших от тревог и бессонной ночи глазах я прочел великую важность нового, нежданного послания.
– Мессир!
– повторил рыцарь Эд.
– Наше будущее столь же теперь ясно, сколь и страшно. Со дня на день король Франции Филипп Четвертый арестует всех тамплиеров на доступных ему землях. Будут заключены в тюрьму сам Великий Магистр Жак де Молэ и весь Верховный Капитул. Все имущество Ордена будет конфисковано в пользу короны.
Мало вестей из поднебесного мира могли теперь удивить меня, но эта весть оказалась из той самой заветной дюжины.
– Брат Эд!
– едва переведя дух, прошептал я.
– Так чья здесь воля? Что хорошо, а что плохо?
– Мессир!
– борясь с растерянностью, проговорил комтур тамплиеров Рума.
– У вас больше простора в голове. Рассудите сами и скажите мне.
– Что я могу сказать?
– бессильно развел я руками.
Бросив под дерево остаток стрелы с белым оперением, комтур снова обратил взор на пергамент и убедился еще раз, что столь сокрушительное известие не было всего-навсего порождением его собственного мозга, утомленного бессонницей.
– Мессир, ведь это не очищение Ордена, а его полное уничтожение, пояснил комтур, справившись с приступом растерянности.
– Мессир, мы насчитали множество тайных и могущественных сил, но самой сокрушительной оказалась обычная человеческая зависть. Король издержал казну и теперь нашел способ обогатиться, не отправляясь завоевывать обильную золотом Индию.
– Что вам еще известно о короле Франции?
– спросил я, ибо хорошо постиг за последнее время только одно ремесло: как задавать вопросы.