Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Ничего хорошего, - покачал головой рыцарь Эд.
– Он злой и корыстный человек. Говорят, что весьма пригож лицом и не брезгует мужеложством. Хитрый мот и враг веры Христовой. Все его деяния были направлены на то, чтобы сокрушить твердыню христианства в Риме. Ему удалось отравить Папу и посадить на Святой престол бордосского архиепископа, человека робкого и безвольного.
– Может быть, ассасины добрались и до королевского престола? предположил я.
– Что вы хотите сказать, мессир?
– изумился новому обороту рыцарь Эд.
– Вдруг король Филипп и есть самый настоящий ассасин, - без особого сомнения на сердце раскрыл я свою мысль до конца.
– Ассасин?!
– содрогнулся доблестный рыцарь.
Молча оглядел он окружавшие нас стены, поднял глаза на вершину кипариса и, успокоившись, проговорил:
– Такое даже представить себе невозможно.
– Пусть не ассасин, а "варвар-завоеватель", - так я, свободный от всяких вассальных законов, легко перебросил скипетр и тиару из одной руки в другую.
– Может быть, очистительный ураган, подобный монгольскому нашествию, все же станет полезен Ордену?
– Мессир, - пожав плечами, обратился ко мне рыцарь Эд, - вообразите себе, что город некого королевства захвачен жестоким врагом, и его жители возлагают все свои надежды на скорый приход армии короля. Вот король приходит, осаждает его стены и вместе с чужеземным врагом уничтожает всех чаявших спасения горожан.
– Ужасная картина, - признал я.
– Здесь происходит нечто подобное, - продолжал рыцарь Эд.
– Честных тамплиеров немало. Можно ли быть уверенным, что все они знают о тайне Румской капеллы. Наверно, королю доносили из разных источников о кощунствах, происходящих в некоторых замках Ордена. Ясно только, что король Филипп опасается не кощунств, а военной мощи Ордена и его богатства. Это означает одно: всё арестованные, праведные и грешные, будут осуждены на смерть. А ведь нам известно, что последние годы сам Великий Магистр Жак де Молэ уже начинал колебаться, ступая то на белые, то на черные клетки шахматного поля.
"Вот произойдет фокус, если король Филипп и окажется тем самым Великим Мстителем, которому я должен послужить всей своей судьбою", - подумал я, но эту мрачную мысль решил не высказывать вслух.
Позади нас послышался довольно робкий шум, и мы увидели приора, торопившегося к священному дереву и к не менее священному известию, от которого у бедного служителя, судя по его виду, мог бы случиться удар прямо у подножия кипариса.
– Брат приор, - не нагоняя страху, обратился к нему спокойным голосом Эд де Морей.
– Получена весть столь немаловажная, что капитул придется собирать вновь. Потрудитесь во Имя Господа еще раз, брат приор.
Приор посмотрел на кипарис, а затем - на его подножие, где лежали остатки стрелы. Свернутый пергамент, торчавший из руки комтура, тоже не успел укрыться от его острых, испуганных глаз.
– Святой Крест!
– воззвал приор, осенив себя знамением, и поспешил в обратную сторону.
– Может быть, новый мой вопрос покажется вам кощунственным, брат Эд, предварил я свое сомнение.
– Однако можно ли полностью доверяться сведениям, полученным столь необыкновенным образом?
Рыцарь Эд вовсе не принял мои слова за кощунство.
– Во-первых, мессир, ни одно из сведений, которые получены нами от людей, направляемых дервишами во все страны, ни разу не оказалось ложным, уверил он меня по дороге к дверям.
– Во-вторых, в нашем положении правильней доверять самым необычайным посланиям и посланникам, нежели простому гонцу. Он может заслуживать не большего доверия. Так или иначе, мессир, нам, тамплиерам Рума, нет причин для колебаний. Здесь мы ожидали вас, мессир, и в послании ясно указано, что нам делать дальше.
– И что же?
– спросил я.
– Вы должны достичь Франции, мессир, - наконец открыл мне мое будущее рыцарь Эд де Морей.
– Корабль под названием "Морфей" придет за вами в Трапезунд. И, следовательно, мы, тамплиеры Рума, обязаны обезопасить вашу дорогу до этой столицы империи греков.
"Кому же суждено стать Великим Мстителем?
– все пытал я себя явно не разрешимой до некого урочного часа загадкой.
– Великому Магистру или королю Франции. Кто должен нанести Удар Истины? И в чем она, эта истина? И не будет ли вернее совсем отказаться от этого пути, а попросту сбежать на свободу? Но смогу ли я отличить свободу от постыдного предательства?"
Пол капеллы, выложенный черными и белыми плитами, подобно шахматному полю, показался мне вещим предостережением. Я старался ступать по одним лишь белым плитам, и моя походка, конечно же, казалась со стороны противоестественной.
Румский капитул Ордена, в который входило полностью все рыцарское войско, выслушал новое чрезвычайное сообщение своего главы с тою же бесстрастностью древних изваяний, с какою встретил посланника Удара Истины, чье появление чаялось на протяжении целого века или даже больше того.
Пока двор капеллы сдержанно - дабы не перебудить всех жителей Коньи громыхал и позвякивал приготовлениями к долгому походу, комтур улучил немного свободного времени среди распоряжений и приказов и подошел ко мне. Его память оказалась лучше моей, ибо он напомнил мне мой старый вопрос, уже затерянный среди вороха новых мыслей.
– Вот для какой цели, мессир, братья-тамплиеры закаливали свои души, дабы ничему не удивляться и ни на что не надеяться, - сказал он.
– Если бы они сохранили юношеский пыл, сколько бы сомнений могло возникнуть в эту ночь! Кто бы уберег нас от разлада? Мы надеемся только на то, что Господь помилует нас, если мы без всякого колебания совести и рассудка совершим роковую ошибку.
– Значит и вы, комтур...
– начал было я, удивившись, однако осекся.
– Лучшие годы своей жизни мы прожили на чужой земле, - сказал рыцарь Эд.
– Невольно передумаешь о многом. Но поверьте, мессир! У нас ничего нет на свете, кроме вас и Удара Истины.
Не успел донестись с минаретов призыв муэдзина к первой утренней молитве, как отряд доблестных румских тамплиеров уже двинулся в путь. Только приор и во главе с ним полтора десятка крещеных наемников из местных жителей, называемых в Ордене тюркоплиерами, остались поддерживать порядок и жизнь в капелле. Все девять рыцарей с девятью оруженосцами и девятью лишними, заводными конями тронулись в путь, в последний раз поцеловав Святое Распятие, воздетое руками приора, глаза которого светились теперь несказанной силою духа. На улицах Коньи нас провожали взорами самые прилежные лавочники и нищие.