Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Почту за высокую честь, - ответил я, невольно переглянувшись с рыцарем Эдом, который сохранил совершенно невозмутимое выражение лица.
– Теперь я могу сказать определенно, кого вы мне напоминаете, сир, и будите во мне много дорогих мне воспоминаний, - продолжил Лев Кавасит. Вашему провожатому на этих землях, славному рыцарю Эду, увы, не привелось встретиться с этим человеком. Судьба развела их всего на пару миль и годов.
– Мне кажется, я могу угадать, о ком ты поведешь речь, дорогой Лев, сказал рыцарь Эд, уже заметно раскрасневшись от апулийского, которое он применял в самых разных видах: и как питье, и как подливу, и даже как воду для обмывания пальцев.
– Не о том ли печальном рыцаре Милоне Безродном?
– Именно о нем, - подтвердил наместник.
– Я опасаюсь, правда, что только одно его прозвище может как-то задеть честь нашего дорогого посланника.
– Пусть вас не беспокоит такая чепуха, достопочтенный хозяин, - сказал я к явному удовольствию наместника.
– Рассказывайте. Мне крайне любопытно услышать любую весть о человеке, которого я как-то напоминаю своими чертами.
Здесь я ничуть не покривил душою.
– Минуло много лет, - задумчиво проговорил наместник.
– Так что, пожалуй, рассказ займет и тебя, славный мой Гектор, поскольку тебе станет известно кое-что, о чем я раньше предпочитал молчать.
И предварив свою оказавшуюся, однако, довольно краткой историю, столь загадочным предисловием, наместник Халдии, допил до дна свой бокал из алого венецианского стекла.
РАССКАЗ ЛЬВА КАВАСИТА,
ВЕЛИКОГО КЕФАЛА ХАЛДИИ
Увы, стану в своих же глазах бессовестным лгуном, если начну словами: "Давным-давно, во времена веселой и безмятежной юности". Что с тех пор минуло немало времени - то верно, но уже в те годы я был далеко не птенцом, похвалявшимся своими мокрыми перышками. Даже напротив: плешь, которая ныне захватила всю главную башню моей цитадели, уже тогда, не торопясь, приступила к осаде.
Короче говоря, в ту пору мне было уже сильно за тридцать, и жизнь побросала меня, как кошка мышку, по всему двору. Судьба то возносила меня к самому подножию императорского трона в Константинополе - ведь мне приходилось быть правой рукой великого логофета, то есть главнокомандующего войсками, - то отшвыривала в самые грязные углы, и благодарю Бога, что мне удалось избежать Нумер, страшной дворцовой темницы, в подземельях которой гнили заживо многие из сильных мира сего.
И вот, подвергшись изгнанию и радуясь, что удалось унести свою шкуру целой, я поскитался по миру и наконец очутился в Акре, последнем оплоте не только Ордена Храма, но и всего христианства на Святой Земле. Случилось это в году, как мне помнится, одна тысяча двести восемьдесят пятом от воплощения Господа нашего Иисуса Христа.
Тут Лев Кавасит перекрестился от правого плеча до левого, и я вспомнил, что он, как и все греки, происходит из схизматиков. Наместник, между тем, продолжил свой рассказ.
Надо еще заметить, что я в молодости учился в Коринфе, в той самой школе технитов, что сохранилась еще со времен Сократа. Теперь, увы, исчезла, подобно миражу, и она. Это означает, что я весьма недурно разбирался и, кажется, разбираюсь доныне в механике и постройке разнообразных машин.
Попав в Акру, я увидел, что там никуда не годятся механизмы открытия ворот, подачи пресной воды на башни и многое другое - все попросту обветшало. Тогда я предложил свои услуги комтуру тамплиеров Акры, за три месяца наладил все машины и стал пользоваться заслуженным почетом, трапезуя с комтуром и маршалом Ордена.
Признаться, уже в то время я был наслышан об ужасных оргиях и колдовстве, которым якобы тайно предаются предводители Ордена. Однако в Акре, живя бок о бок с главой рыцарского гарнизона, я не примечал никаких кощунств, хотя и верно то, что славные рыцари любили друг друга любовью, которая куда крепче братской. Впрочем, такая любовь помогала и спартанцам стоять в битвах насмерть.
Следом за мной появился в Акре и рыцарь Милон. Он тоже был далеко не молод. Мне тогда он показался попросту стариком. Хотя если его признать в ту пору стариком, то меня теперь следует считать прямо-таки Авраамом.
Он был весьма молчаливым тамплиером и отвергал едва ли не всякое общество. Единственный человек, которому он доверил всего одну драгоценную песчинку своей таинственной жизни, был ваш покорный слуга, да и то потому, что я по натуре беззлобен и люблю разбираться в человеческих сердцах, как и в механизмах. Он представлялся всем только по имени и по этой причине заработал себе прозвище Безродный.
Добавлю о его достоинствах еще немного. Рыцарь Милон был всегда очень учтив и предупредителен. Его учтивость соперничала с его огромной силой, которая и стала поводом к нашему близкому знакомству. Я создал новый механизм для поднятия больших камней на высоту стены, укреплением которой и занимался. Однажды с подъемного круга сорвались ремни, и груз был достаточно тяжел, чтобы переломать все главные рычаги моего механизма. Невольно я бросился спасать свое создание и, потеряв рассудок, схватился там, где меня как раз поджидала смерть. Я уперся ногами в стену, ожидая, что меня вот-вот сбросит вниз. Нужно было выбирать между механизмом и жизнью. По своей жадности я не хотел отдавать ни того, ни другого. Тут-то и подоспел на помощь рыцарь Милон: ему ничего не стоило заменить собой всю машину и вытянуть наверх глыбу гранита.
Этим он покорил меня, а другим своим талантом он покорил братьев-рыцарей, которые поначалу отнеслись к нему с большой настороженностью и неприязнью, как к непрошеному гостю. Меч в его руках мелькал, подобно крылу стрижа. Он знал столько невиданных ранее приемов и способов удара, что сначала один, потом другой, а потом уже все тамплиеры Акры стали упражняться с ним на оружейном дворе, отгоняя от всех щелей непосвященных, даже своих оруженосцев. Я видел плоды его ученья в том роковом девяносто первом году: каждый тамплиер уложил не менее двух десятков сарацин прежде, чем ослабеть от ран и потери крови.
Поначалу же, как вы заметили, он не пользовался любовью, и на то была также своя причина. Дело в том, что всех снедало любопытство, кто он и откуда взялся. Но он крепко хранил свою тайну, отвечая на все намеки и насмешки только мрачным, пугающим взором. И ладно бы одна тайна, но тайну усугубляло то, что комтур, которому он при встрече показал некий знак, долго беседовал с ним в присутствии маршала, а затем оба стали обращаться с рыцарем Милоном, как с человеком, по меньшей мере равного с ними звания.
Сразу подрублю под корень ваше любопытство: кто был в действительности рыцарь Милон и какую тайну скрывал он от мира, мне так и не удалось узнать, зато я стал хранителем другой его великой тайны, которая, к моей невольной гордости, осталась неведома как комтуру, так и маршалу Акры.
Итак, вздохните поглубже, ибо я не сомневаюсь, что ваши сердца на несколько мгновений перестанут биться, замерев от удивления.
В одну из ночей, коих осталось уже немного до печального дня, когда погибла славная Акра, я услыхал тихий стук в свою дверь. Спросив, что за гость явился ко мне в столь поздний или, даже наоборот, в столь ранний час, я изумился, различив голос рыцаря Милона, а когда открыл дверь, то просто остолбенел.