Семь троп Питера Куинса

Брэнд Макс

Питер встал перед ней.

— Пустите, будьте любезны! — твердо потребовала девушка.

— Ну почему вы отказываетесь слушать?

— Слушать, что вы несете, это… это предательство по отношению к дорогому дяде Фелипе.

— Вы не потому уходите. Настоящая причина в том, что вы боитесь самой себя… боитесь, что будет с вами, если я открою вам глаза!

— Как же я ненавижу всю эту вашу мнимую житейскую мудрость! — вдруг крикнула она. — Ненавижу… ненавижу! Во всем вашем словоблудии нет ни капли правды!

— Моя дорогая леди, —

усмехнулся Питер Куинс, — вы слишком бурно протестуете. У меня ощущение, что прежде я двигался ощупью, а вот теперь попал в самую точку.

— Хотите сказать, — воскликнула девушка, — что все это время брали на пушку, а на самом деле ходили в потемках?

— Именно так.

Это открытие почему-то сломило ее. Она тяжело опустилась в кресло и пристально посмотрела на него.

— Какой вы ужасный человек! — тяжело вздохнула Мэри Портер. — Страшно представить!

Шаль чуть съехала на спину. Он поправил ее, прикрыв белевшие в темноте плечи. Она не пошевелилась. Бессильно откинувшись в кресле, не спускала с него потрясенного взгляда.

— Зачем вам это надо? — наконец тихо спросила она.

— Поставьте себя на мое место. Представьте, что встретили человека, который рассказал, что нашел несметное сокровище, но его спугнули. Представьте, что, услышав описание этого сокровища, вы загорелись желанием увидеть его, потрогать его. Этот человек говорил вам, что это очень опасно и, раз увидев это сокровище, вы будете несчастливы, пока не завладеете им, — что бы вы сделали?

— Я бы пошла на смерть, лишь бы его отыскать.

— Полностью с вами согласен. Именно так я и решил. И это сокровище вы, а человек, рассказавший мне о вас, Мартин Эвери!

— Бедный Мартин Эвери! — воскликнула Мэри.

Это восклицание очень много значило для Питера. Она не сочла его заявление оскорбительным и даже выразила готовность перевести разговор в это русло.

Более того, в ее сочувствии прозвучало и то, что Эвери не произвел на нее никакого впечатления.

— Какую тайну раскрыл Эвери, что ради нее Тигр решился его украсть, и чего так боится ваш дядюшка? — спросил Питер.

Мэри покачала головой:

— Не имею ни малейшего представления, о чем речь.

— Тогда оставим. Вернемся к тому, о чем говорили.

— Но я вовсе не хочу к этому возвращаться!

— Вы до такой степени боитесь правды?

— Это не правда, а…

— Когда вы вошли, я же по лицу увидел, что вас что-то омрачает. И при первом же предположении о причине этого я попал в точку. Когда уеду, что вы с этим станете делать?

— С чем, Питер Куинс?

— С вашей напрасно растраченной здесь жизнью.

— И вы называете ее напрасно растраченной?

— А вы нет? Не проводили ли вы сотни часов в мечтах о другой жизни? Не видели ли вы себя в компании милых девушек и обожающих вас молодых людей?

— Нет, нет!

— Вы не искренни. Конечно же мечтали. Всякий раз, когда вы смотрите в зеркало, оно вам говорит, что

ваше место среди таких же молодых, как вы.

— Я ухожу, — заявила Мэри Портер, поднимаясь с кресла.

— Подождите! Я еще не кончил.

— Не хочу слушать.

— Должны. Я утверждаю, что каждый Божий день вы видите себя в обществе веселых сверстников. И куда бы вы ни унеслись в мечтах, там вы чувствуете себя счастливее, чем в Каса-Монтерей. Разве это не правда?

— Дайте мне пройти, мистер Куинс!

— Не дам, пока не выслушаете меня. Я утверждаю, что если в мечтах вы счастливее, чем в этом доме, то есть еще большее счастье, чем мечты. Мечты ничто! Вы видите золото только в воображении. А я могу дать вам его целыми пригоршнями.

— Вы?

— Выпустив вас на свободу!

— Не смейте!

— Это трусость — отворачиваться от искушения. Будьте смелее!

— Пропустите меня… умоляю, дайте уйти!

— Не отойду ни на шаг.

Питер взял ее руки в свои. Удержать их больших усилий не требовалось. Она вся дрожала, так что с ней справился бы и ребенок. Успокаивая ее, он поднял руку.

— Вы же здесь погибаете, — мягко укорял девушку Питер. — Растрачиваете в этой золотой клетке самое безмятежное, самое счастливое время жизни. Это хуже смерти. Позвольте мне высказать голую правду. Если бы вы были не здесь, а среди людей, сотни мужчин каждый день расправляли бы плечи и клялись, что им явилось небесное видение!

— О-о, если вы заговорили в таких выражениях, что мне остается делать?

— Открыть уши и сердце и выслушать истину.

— Если я буду слушать вас, то ни на минуту не стану счастлива снова!

— Значит, признаете…

— Ничего не признаю!

— Я чувствую, как бешено бьется ваш пульс. Он дает мне знать, что вы мне поверили; что я сломал стену самообмана; что вы поняли, как невыносима жизнь в тюрьме, и что я показал вам открытое голубое небо.

— О-о, — вдруг простонала она. — Боже, помоги мне… и бедному дяде Фелипе!

Питер выпустил ее руки, и девушка снова опустилась в кресло и бессильно оперлась головой на руку. Им владело ощущение, будто он жестоко ударил ее. В своем стремлении сохранить остатки гордости и высокомерия она была прекрасна, но теперь, поверженную, он обожал ее всем сердцем. Питер упал на колени, ощутив исходивший от волос слабый аромат духов.

— Мэри, — произнес он, — если я и причинил боль, то только потому, что хотел вам счастья, какого вы еще не испытали. Я не смею мечтать о вас. Все, что я хочу, так это иметь возможность быть вам полезным — увести вас из этих стен и вывести в настоящий большой сад, и тогда целый мир увидит, что вы в этом саду самая чистая и благоухающая роза.

— Помолчите, — попросила она. — Я пыталась вас ненавидеть, но теперь вы вынуждаете меня простить вас, Питер Куинс.

Он молча ждал, восхищенно глядя на ее склоненную головку, и сердце его наполнялось любовью и печалью.