Семь трудных лет
Шрифт:
На масло к хлебу он начал подрабатывать еще раньше в «Свободной Европе», но только с 1954 года был официально зачислен в штат радиостанции. Здесь он считался экспертом по вопросам Польши. В его постоянные обязанности входило выбирать польских граждан, особенно из кругов интеллигенции, к которым стоит искать подход, чтобы побуждать их к антисоциалистической деятельности и антипартийным выступлениям. Он выбирал их для ЦРУ и других американских организаций.
После появления брошюры «Мюнхенский зверинец» Зеньчиковский в беседах «за тарелкой супа» пытался оправдываться. Конечно, не в своей деятельности в «Збернице», ибо об этом в брошюре почти не упоминается. Весьма оригинально звучали его рассуждения о Геббельсе, к которому, кажется, еще перед войной он питал большое уважение.
— Ну что Геббельс… — говорил он,
Признания Зеньчиковского, наверняка искренние, могли бы быть девизом многих пропагандистских акций «Свободной Европы».
Вторым заместителем Яна Новака является Михал Гамарников-Гурецкий. Как и два его предшественника, он своим положением в ЦРУ обязан различным заслугам давних лет, ценимых американцами. Его трудовой стаж в нескольких разведках не меньше, чем у других членов руководства польской секции «Свободной Европы». Михал Гамарников — мужчина низкого роста, лысоватый, тучный; над его «статностью» часто насмехалась в своих карикатурах антисемитская бульварная гитлеровская газетенка «Дер Штюрмер». Наиболее характерной чертой Гамарникова, известной всей радиостанции, была его прожорливость.
Персонал Яна Новака раз в неделю покупал польскую колбасу и копчености. Их делал в Мюнхене немец из Силезии, мясник, по фамилии Грохут. Курьер польской секции Дьячишин получал заказы на эти дефицитные изделия и после доставки продуктов собирал деньги. Почти все мы снабжались таким образом. Гамарников всегда покупал больше всех, вызывая удивление даже в польской секции, ибо по примеру немцев сотрудники научились покупать ветчину ломтиками, а другие колбасные изделия на декаграммы. Этим дело не кончалось. Гамарников жадно хватался за колбасу и, не стесняясь присутствия других людей, мог съесть сразу килограмм или даже больше. Мне не хотелось бы повторять реплики, которые раздавались в его адрес.
С подобной же жадностью Гамарников смотрел на женщин, особенно на молодых. Ему уже перевалило за пятьдесят. Сплетники утверждали, что он не только смотрел…
Он считался «серым кардиналом» в «Свободной Европе», но его роль не сводилась только к этому. В своем поведении и честолюбии он был похож на Новака — оба хотели иметь власть и деньги. Однако у меня создалось впечатление, что если бы дело дошло до выбора, то Новак, несмотря ни на что, выбрал бы власть, а Гамарников — деньги. В целях упрочения своих позиций в «Свободной Европе» Новак тратил много времени и энергии на постоянные проверки лояльности персонала. Он хотел знать все о людях, которыми руководил. Его собственная агентурная сеть старательно собирала различные сведения о подчиненных. Благодаря этому о людях он действительно знал много. Знаний иного характера ему недоставало. Когда в «Свободной Европе» получили так называемый «Мемориал» Куроня и Модзелевского, вокруг которого поднялась позднее шумиха, Новак не мог понять многих: употреблявшихся в нем выражений. Ему пришлось объяснять основные термины. С этой точки зрения Гамарников перерос своего шефа.
Гамарников хотел, чтобы его считали специалистом. Он сумел убедить свое окружение (а это было нетрудно), что знает экономику Польши и других социалистических стран. Потребности в разработках в этой области очень большие и постоянно возрастают. Гамарников, считавшийся экспертом, не жаловался на отсутствие заказов из США, Великобритании и ФРГ. Много текстов готовил он и для передач «Свободной Европы». Как и пристало экономисту-дельцу, он без зазрения совести переделывает передачи польской секции и подбрасывает их на радиостанцию «Свобода» или в другие национальные секции — румынскую, болгарскую или венгерскую — для повторного использования.
Коль мы уже занялись деятельностью Гамарникова, вспомню о конфликте, происшедшем между ним и Анджеем Смолиньским на почве одной разработки, заказанной американцами. В соответствии с полученным поручением оба должны были приготовить строго секретную разработку по экономической проблематике. Американцы разговаривали с каждым из них в отдельности, предупредив, что если они кому-нибудь скажут
На проведенном «экзамене» лучшим оказался Анджей Смолиньский. Его анализ в нескольких существенных пунктах совпадал с оценкой ЦРУ и вносил также новые элементы, которые вызвали интерес у американцев. Однако этот успех не принес Смолиньскому счастья. Новак и Гамарников, опасаясь растущей конкуренции, начали ставить ему палки в колеса. Гамарников, хитрая лиса, начал напоминать Новаку, как Смолиньский на одном совещании поставил под сомнение его выступление об отсутствии свободы слова в Польше. Смолиньский сказал тогда: «По-разному бывает. Я знаю несколько ведомств за пределами Польши, где можно только мечтать о такой свободе высказывания собственного мнения, какая существует в варшавских учреждениях». Новак понял его слова как замечание в свой адрес и в адрес польской секции «Свободной Европы». В течение продолжительного времени он сдержанно относился к Смолиньскому, и хотя позже их отношения несколько улучшились, тем не менее в сознании директора осталась обида, которую ловко обыгрывал Гамарников. Зная взаимоотношения сотрудников польской секции, он начал настраивать «стариков» против Смолиньского. Ободренные его злыми замечаниями, несколько переводчиков с польского языка на английский (те, кто сидел над текстами Смолиньского, поскольку он сам не смог одолеть ни одного иностранного языка) издевались над произношением Анджея, упрекая его во многих элементарных ошибках. Как говорили, он употреблял слова, каких нет ни в одном польском словаре. Переводчики не имели смелости признаться, что если уж нужно кому-то указать на ошибки, то следовало бы начинать именно с них. Обычно они испытывают страх перед новыми сотрудниками и усердно используют каждый случай, чтобы по крайней мере поставить их в смешное положение. Когда Смолиньскому предстояло повышение, завистники прибегнули к новым инсинуациям против него — начали приписывать ему антисемитизм.
Смолиньский, раздосадованный тем, что власти США несколько раз отвечали отказом на просьбу разрешить ему выехать в Соединенные Штаты, мотивируя это его прошлой принадлежностью к ПОРП, как-то взорвался: «Если бы я был евреем, никому в США не помешала бы моя давняя принадлежность к партии!» И перечислил несколько фамилий бывших польских граждан, членов партии, которые не были вынуждены проводить пятилетний карантин в Западной Европе и сразу же поехали в США.
В то время когда я выезжал из Мюнхена, вызванный Центром для возвращения домой, Гамарников, демонстрируя мнимую симпатию и уважение к Смолиньскому, существенно тормозил его карьеру в ЦРУ. Таким путем он защищал свои позиции, но не известно, как долго эти шаги останутся действенными. На страхе Гамарникова перед Смолиньским больше всего наживался Заморский.
Американцы, как я уже говорил, поручили Смолиньскому подготовить проект реорганизации коллектива, руководимого Заморским. Я читал этот проект, поскольку был единственным сотрудником, которого предполагалось оставить на занимаемой должности. Все шло так, что мы каждый день ожидали отставки Заморского и назначения на его место Смолиньского. В результате закулисных интриг и давления Гамарникова, опасавшегося последствий реорганизации, кандидатура Смолиньского в конечном счете отпала. Заморский не расстался со своим креслом.