Семь. Гордыня
Шрифт:
— Не выйдет. — Лизка театрально вздохнула и развела руками в стороны. — Я уже пробовала, незаметно. У неё иммунитет.
— В смысле? Такое бывает?
— Бывает. Если работаешь над чем-то схожим и можешь выработать устойчивость организма к подобной хрени. На меня тоже не действует, например. Правда, у меня это вышло случайно. — Лиза весело усмехнулась и извиняюще пожала плечами.
— Она готовилась… — задумчиво пробормотал я.
— Возможно. Но не факт, что именно к этому случаю. Я вот подумываю всех своих сотрудников привить, — сестрёнка продемонстрировала мне воздушные кавычки, — от болтливости и от возможности
— А как Ольга вообще? Ты с ней в каких отношениях была?
— Когда-то мы дружили. Но тогда я была сопливой восьмилетней девочкой, а она моей мачехой. Тогда весь мир для меня был в розовом цвете. Сейчас всё по-другому.
— Всё-таки, не доверяешь ей? — хмыкнул я.
— Я никому не доверяю… Только тебе, Лёш.
— Мне? Почему? — кажется, я удивился даже сильнее, чем мог подумать.
— Дело выбора, а не доверия на самом деле. Нужно верить хоть одному человеку. Сам всё не вывезешь, такова человеческая природа — каждой твари должно быть по паре. Я выбрала тебя. — пожала она плечами. — Так что, если ты меня предашь, знай — твоя старшая наивная сестрёнка любила тебя и свято в тебя верила, а ты взял и растоптал её. Ну, ещё не растоптал, и надеюсь не растопчешь… — затараторила Лизка, слегка смутившись, — в общем, ты понял. Такую преданную дурочку ты больше нигде не найдешь.
— Надеюсь, это не признание в любви. Твари, пары…
— В сестринской любви, дурак! Я просто боюсь остаться одна.
— Странно… Но, спасибо, наверное. За доверие. — растерянно пробормотал я. — Неожиданное признание.
— Когда Оля сбежала от отца, забрав все свои записи, разработки и спалив лабораторию, я думала он сойдёт с ума от горя. Он ведь любил её. Я не хочу так. Не предавай меня, Алекс. У меня есть только ты. Правда.
— Да понял я уже, понял! Хватит давить на жалость.
Кажется, смерть Васьки повлияла на неё сильнее, чем она сама думает. А ещё осознание того, что в один прекрасный день может остаться одна — никто не вечен. Раньше, наверняка, она об этом не задумывалась.
— Ладно. Так мы виноватых с тобой не найдём, сестрёнка.
— Может, отец что-то знает.
— Как он, кстати?
— Нормально. Иногда. Ладно, пошли. Отец хотел тебя видеть. Просил дать знать, когда ты объявишься.
— В смысле? — я искренне удивился. — Сам просил? Я думал, он ничего не соображает.
— Уже соображает. Не так, как хотелось бы… — она поморщилась и тяжело вздохнула. — Вернее, так, но не всегда. Но это хоть что-то. Пойдём…
Лиза развернулась и двинулась прочь из пропахшей трупом твари лаборатории. Я покорно пристроился сзади, держа небольшую дистанцию, и пошёл за ней по длинным пустым коридорам. Два поворота налево, один направо, мы миновали один пустой зал, затем второй, и остановились перед кодированными высокими дверями.
В последние дни лаборатория Лизы заметно опустела. Осталась только суровая охрана на входе и за пультами наблюдения, плюс несколько крепких ребят, круглосуточно дежуривших и наблюдающих за состоянием отца, и… и всё. Всех остальных сотрудников Лиза распустила, не желая показывать слабость и немощность главы семейства Гордеевых, запертого здесь. Да и вообще афишировать его состояние.
Сестрёнка
— Проходи. — усмехнулась она, пропуская меня перед собой.
Я прошёл внутрь, подошёл к толстому бронированному стеклу, разделяющего нас и запертого в светлой просторной комнате отца, облокотился лбом о холодную гладкую поверхность и ненадолго замолчал, не замечая притихшую слева от меня Лизку.
— Я разработала препарат, ненадолго снимающий симптомы его безумного состояния. — донёсся до меня голос сестры.
— Угу…
— Пока ещё всё плохо. Он действует всего два часа, и чаще чем раз в сутки я не могу его использовать…
— Понятно…
— Но на эти два часа отец становится нормальным.
— А если колоть чаще?
— Нельзя. — вздохнула Лизка. — Организм очень быстро адаптируется, приспосабливается и учится бороться с препаратом. Если колоть чаще, он вообще перестанет действовать. Долбаная регенерация!
— Ясно… — задумчиво пробормотал я и посмотрел на своего отца, подошедшего точно так же к стеклу с той стороны и сверлившему меня из-за прозрачной перегородки ненавидящим взглядом.
А он заметно посвежел, если можно так сказать. Три дня прошло с нападения на поместье, три дня я его не видел, и вот теперь…
Первый препарат Лизы вытащил его с того света, запустив регенерацию на полную, но серьёзно сорвав нашему старику крышу. Как говорила Лизка, убить человека в таком состоянии — раз плюнуть. Именно поэтому мы держали его здесь, пока сестрёнка не разработает какой-то антидот и не вернёт психику отца в норму. На тот момент это был наш единственный вариант вытащить его и не дать ему сдохнуть сраной высушенной мумией на полу своего кабинета. А второй препарат, как только что объяснила мне сестрёнка, возвращал отцу ясность разума всего на пару часов. Не густо, но хоть что-то.
И вот сейчас я смотрел в его глаза через толстое стекло и пытался понять, в каком он состоянии — в нормальном или в том самом, в котором он хладнокровно обещает спустить с меня кожу и выколоть глаза за то, что мы заперли его тут. Сраный Джекил и Хайд!
Я даже не думал, что он так сильно помолодел за эти три дня. Сейчас этот высокий и немного худощавый парень, стоящий в метре от меня, был похож на моё отражение в зеркале, а не на моего отца… Ещё и возраст примерно такой же. Лизка создало интересное… лекарство, препарат, средство — не знаю, как назвать. Если доведёт его до ума, люди смогут жить вечно. Охренеть! У нас есть технология бессмертия и вечной жизни, если я правильно всё понял из сбивчивых рассказов Лизки.
Но вместе с этим — привет перенаселение планеты, голод, грязь, нищета! Хотя, этого добра и так хватает. Но с вечной жизнью и молодостью нужно будет что-то делать — или ввести какой-то контроль рождаемости, квоту на рождение детей… Или использовать препарат только в узких кругах. И почему-то я думаю, кое-кто выберет второй вариант.
— Да уж… Сходство колоссальное. — задумчиво произнёс я.
— Угу. Яблоко от яблони! — довольно подтвердила Лизка.
— Ты чего такая довольна? Это как-то… слегка по Фрейду. Поэтому ты меня любишь, да?