Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Шрифт:
Во рту пересохло, начинала сильно болеть голова: и влажности в воздухе и кислорода в нём маловато. Неделя, ну две, подумал Семёнов, и организм привыкнет, лишь бы не сорваться в первые дни акклиматизации. В Восток нужно входить постепенно, он приучил людей к мудрой неторопливости: надорвёшься — и не работник ты, а пациент у доктора, другие будут работать, а ты — валяться на койке в обнимку с кислородной подушкой. «Тише едешь — дальше будешь» — это про Восток сказано. Сделал пять-шесть движений — отдохни, дай передышку сердцу. Не любит Восток людей, не умеющих умно расходовать свою физическую силу. Во вторую зимовку Семёнов одного
До сих пор Семёнов так и не мог понять, правильно или нет поступил он, взяв Филатова. На припае он проявил себя неплохо, не хуже, чем, скажем, куда более опытный Дугин, если не считать того случая, когда чуть не утопил трактор, пытаясь с ходу проскочить трещину. Объяснили, намылили шею, обещал не лихачить. И ребята его приняли: разбитной малый, за словом в карман не лезет, поёт под гитару — чего ещё надо? И всё-таки была в его поведении какая-то поза, стремление убедить товарищей, что «сам чёрт ему не брат, и море по колено». А Семёнов к людям, которые выставляли себя напоказ, вообще относился с недоверием. Он полагал, что поза нужна только тому, кто хочет себя выдать за другого, набить себе цену в глазах окружающих. Гаранин, Бармин, тот же Дугин в позе не нуждаются, как не нуждается в ней обстрелянный солдат. А Филатов, окажись он на фронте, прохаживался бы по брустверу, чтобы показать свою храбрость.
— Брось курить, — не открывая глаз, проговорил Гаранин. — Побереги дыхание, скоро пригодится.
— В самом деле не хочется. — Филатов погасил сигарету. — Не спится, Андрей Иваныч?
— Самую малость подремал.
— Голова у вас не болит?
— Немножко.
— И у меня тоже, — признался Филатов. — Андрей Иваныч, раз не спится, может, поговорим?
— До Востока ещё часа полтора. — Гаранин поудобнее уселся в кресле. — Хочешь чайку?
Разлили чай из термоса по чашкам, стали с наслаждением пить.
— Андрей Иваныч, можно вопрос?
— Конечно.
— Вот скажите, как это получилось, вы уже столько лет в полярке, кандидат наук, а не начальник?
— Вопрос не из лёгких. Сам-то как думаешь, почему?
— Затирают, — уверенно сказал Филатов. — Завидуют.
— Чему?
— Тому, что ребята вас уважают, хотя вы этого ни от кого и не добиваетесь. Как-то само собой. А другие добиваются только того, что их боятся. Вот и не делают вас начальником, сравнение будет не в их пользу.
— Ошибаешься, Веня. Мне уже не раз предлагали возглавить зимовку.
— И вы отказались?
— Решительно и наотрез.
— Но почему? Я бы, например, не отказался. А чем плохо? Никто на тебя не орёт, никто не учит жить. Сколько себя помню, все учили меня жить, я для начальства как учебное пособие… Значит, верно, говорят, что из-за него?
Филатов кивнул в сторону Семёнова.
— Главным образом да, — согласился Гаранин. — Нам уже трудно друг без друга… Но не только поэтому. Ты веришь в такую штуку — призвание?
— Читывал в газетах… Это когда учёный, к примеру, доказывает, что его призвание быть академиком. А дворнику махать метлой тоже призвание?
— Не упрощай, Веня. — Гаранин покачал головой. — Юмор хорош, чтобы развлечься, высмеять кого-то, даже ранить, но не доказать истину. Призвание — это когда тебя неудержимо тянет к какому-нибудь делу. Так вот, меня ни разу в жизни не тянуло кем-то или чем-то руководить.
— И всё-таки почему?
— Видишь ли, Веня, я просто не гожусь в руководители. Я уже давным-давно определил свои возможности: довольно квалифицированный полярный метеоролог, ну, если очень потребуется, — максимум — заместитель начальника зимовки.
— Не понимаю, чем вы хуже Семёнова…
— Могу сказать. — Гаранин улыбнулся. — В нём есть решительность, дерзость, которых у меня нет. Он прикажет там, где я смогу только просить. Он из тех, кто поднимает в атаку, а я — кого поднимают.
— Будто вы и сами не подниметесь!
— Спасибо на добром слове, наверное, поднимусь. Но для начальника этого мало. Прозимуем, съедим пуд соли вместе — сам поймёшь.
— Андрей Иваныч…
— Что?
— А почему Сергей Николаич так на меня смотрит, будто рентген делает?
— Смешной ты, Веня… Он человек суровый, его завоевать надо.
— Был бы он девочкой, — ухмыльнулся Филатов. — А мужиков завоёвывать я не умею. У Женьки Дугина спросить, что ли? А вообще мне на это положить, я тоже, если захочу, могу волком смотреть!
Они ещё о чём-то говорили, Гаранин смеялся, но Семёнов не слушал, а думал про себя, что Филатов не так однозначен, как ему казалось. И ещё о том, не о нём ли сказано: «…добиваются только того, что их боятся?» Невольно подслушанный разговор взволновал его, никогда ещё Андрей не затрагивал этой щепетильной темы и вдруг раскрылся перед мальчишкой…
Дверь кабины распахнулась, в салон заглянул Крутилин.
— Эй, лежебоки, Восток проспите!
Рановато флаг поднимать…
Филатов даже был разочарован: несколько сбитых в один щитовых домиков да ещё два домика в стороне — вот тебе и вся станция Восток. Взглянуть не что — так, вроде турбазы средней руки, покажешь фото приятелю — пожмёт плечами. С надрывом говорили, чуть глаза не закатывали: «Восток! Ледяной купол! Полюс холода»! — а здесь и купола никакого не видно — заснеженная гладь, да и мороз пока что градусов сорок пять, не больше.
— Ощущаешь? — Бармин похлопал Филатова по плечу. — Никаких резких движений, Веня, дыши через подшлемник. Восток, брат!
Филатов смолчал. Он ощущал небольшую одышку, и голова слегка болела, но ожидал он куда худшего и подумал, что док занимался психотерапией, когда расписывал ужасы акклиматизации. Правды ради, тот же док говорил, что иной раз Восток принимает новичка сразу, но это редкое исключение делается для человека с феноменальными физическими данными, для хорошо тренированного альпиниста, например. Филатов же, когда проходил обязательные для восточников испытания в барокамере (где его «поднимали» на пятикилометровую высоту — в атмосфере Востока кислорода примерно столько же), заслужил самые лестные отзывы врачей: абсолютно здоров, к зимовке на куполе стопроцентно годен. Почему бы ему и не стать тем самым новичком, который быстро переходит с Востоком на «ты»? А что? Гаранин уже анальгин принял, у Семёнова губы как в чернилах, а он…