Семьдесят семь бантиков
Шрифт:
На шум из вагончика вышел Брим-Бом.
– Что там? – спросил он.
– Пошел бы и разобрался, – предложил Борис.
– Еще чего, – Брим-Бом, вернулся в вагонечик, хлопнул дверцей.
Ни одного шага к взаимопониманию. С малых лет они ссорились: Брим-Бом наезжал на него, а Борис беспомощно раздувал ноздри…
Толстяк запнулся в ведро, и оно, дребезжа, покатилось. Ещe один повод отложить непростой разговор с братом. Третий день – почти никакой выручки. Спасал только Олень. Народ шeл к нему уже по третьему кругу.
В дальнем углу снова завизжали мартышки, закричал ребeнок, заголосили женщины. Сейчас начнутся разборки – «шапочки, бананчики, укушенные пальчики». Написано же: «К вольерам не подходить». А что делать, если мартышкам кушать охота? Подошeл – получай неприятности от дикой природы…
Когда женщина с ребенком, у которого отняли банан, вернулась к кассе, там никого не было. Напрасно она дергала дверь и требовала вернуть деньги. Борис спрятался за шторкой в вагончике и ждал. Все равно деньги не вернет. Хоть угрожай, хоть пытай.
Ушли, кажется. Борис вышел, перегнулся через перила. Около клетки с оленем на корточках сидел старик и пытался поговорить с ним. Олень слушал, шевелил ушами, но голову не поднимал. Да и не мог он это сделать, потому что его рога застряли в железной решетке и Олень касался лбом земли.
Петрович потянул за цветные от ленточек рога вверх.
– Вы что творите?
Петрович обернулся. Рядом стоял сердитый толстяк.
– Дак это… жалко скотину.
– И поэтому вы решили оторвать Оленю голову?
– Это ж морока какая! Видеть звезды только в лужах.
– Слушай, дед, ты организовал очередь, – сказал сердито толстяк. – У каждого человека есть сокровенное желание, а ты мешаешь. Есть желание – загадывай, а нет – вали отсюда.
– Есть! – Петрович вынул из кармана синюю ленточку. – Я о квартире мечтаю.
– Значит, у тебя нет квартиры?
Петрович ничего не ответил, обнял Элис.
– А вот у Оленя есть. Ну и кто из вас счастливее? – толстяк упер руки в боки.
Дедушка завязал ленточку, призадумался:
– Зато у меня есть свобода.
– На этой свободе его бы давно съели.
– А ещe ленты есть в продаже?
– Рубль! – толстяк вытащил из кармана клубок мятых лент.
Петрович выбрал красную и завязал на рогах. Поглаживая мягкую шeрстку на лбу Оленя, добавил:
– Это – за твою свободу. М-да, у каждого своя история.
Историю оленя никто не знал, даже он сам. С детства он помнил только обрывки беспокойного сна, повторяющегося каждый день. Самый удивительный фрагмент – тeплое молоко матери, оно скапливается в уголках его губ, скатывается по щеке, а мамин шершавый язык ловит струйку, еe мягкие губы касаются лба, целуют нежно, долго, тепло. А потом время разорвало жизнь по линии горизонта; мать ушла туда, а он остался здесь. После этого завыла утомительная песнь одиночества. В одну кучу свалились сотни молчаливых дней, тяжeлых ночей. Постепенно разрастались рога, искривлялась спина, глаза косили в поисках звeзд, живших в капельках росы. А кругом – ни врагов, ни друзей, только жуткий скрип колeс, пыль бесконечных дорог, сотни миллионов разных ног: в сандалиях, тапках, сапогах…
Где-то зарычал лев. Ударяя лапой по полу, он сдирал когтями стружку с досок своей клетки-вагончика. Все клетки зверинца были именно так устроены: с одной стороны разрисованные вагончики, с другой – решетки и деревянный пол. Элис дождалась, когда толстяк пойдет смотреть, что там приключилось со львом, присела на корточки перед оленем. Потом встала на колени. Так и есть: грустные голубые глаза.
– Здравствуйте.
Элис попыталась снять с ресниц Оленя налипший шарик от одуванчика. Олень моргнул, переступил копытами. Зашуршали рога о прутья, которые мешали Оленю увидеть маленького человека в белых туфельках. Олень пошевелил губами, шершавым языком слизнул с туфельки хвойную иголку, зажевал.
– Вы меня слышите?
Олень вслушался в шорох слов.
– Вы выполните мои желания?
«Выполню!» – вдруг подумал Олень.
Освобождая место для своих ленточек, Элис сдергивала чужие. Красную, синюю, зелeную. На земле лежала горка выгоревших желаний. И вдруг Оленю показалось, что стало легче. Да! Будто бы с каждой ленточкой он освобождался от чужих просьб и своих обязательств. Куда уходили желания? Наверное, туда, в небо. Куда Олень не мог смотреть.
Элис затянула две ленточки – по одной на каждое желание, отломила от батона половину, сунула Оленю в рот. Он медленно жевал, сухим языком собирал крохи. Доел, моргнул, прогоняя комара с ресницы. Голова его затряслась – кто-то грубо привязывал свое желание. До чего глупый народ: если бы он мог выполнять желания, он давно бы выполнил своe.
Петрович обошeл лужу и остановился перед клеткой со странной птицей, очень похожей на пингвина. Чeрная спинка, белая грудь, красные лапки и треугольный клюв. «Тупик», – прочитал старик. Птица глянула на него так жалобно, что у старика заболело в груди. В соседней клетке расправил крылья пеликан. Змея, распахнув пасть, ударилась о мутное стекло. Заволновались попугаи. Вспорхнуло пушистое зеленое перышко, пролетело сквозь сетку и опустилось на черный нос медведя.
Элис застыла, схватила деда за руку.
Дед тоже увидел желтого медведя, который был не в клетке. Он прятался за ней!
«Тихо! Тихо!» – медведь прикрыл лапой рот. Как это сделал бы человек.
«Медведь? Желтый? Прикрывает лапой рот? Разве такое бывает?»
Элис не знала, что не только бывает, но еще не раз будет.
– Пошли отсюда, – Петрович потянул внучку за руку.
Глава 2 – Элис
Весна пришла без приключений и сюрпризов. Всe было как обычно: недовольный скрип тающего снега, жалобы земли, разбухшей от избытка воды. Май почувствовался сразу, стоило только Элис высунуть нос из дома. Природа будто разбогатела и расстелила зелeные ковры с пятнами мать-и-мачехи.
В школу Элис пошла в красном плаще и высоких сапогах. Вернулась домой перепачканная глиной, обветренными яблочными щеками. Венок из мать-и-мачехи сполз на глаза. Горьковатый запах щипал нос. Апчхи! В портфеле подпрыгнул дневник с первой четверкой за полугодие. В школе начались годовые контрольные. С математикой Элис справилась сегодня неплохо. Могла бы написать лучше, если бы на уроках еe тетрадка не гуляла по классу. Все списывали. А вот сама она получила незаслуженно низкую оценку – в воспитательных целях.