Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
Шрифт:
— Эй, эй! — покрикивал Прохор. — Не растягивайтесь!
Следом за санями Прохора, поскрипывая ярмами, на которых сычами сидели мальчуганы, брели по топкому снегу пять пар волов. Они были запряжены цугом в огромные санищи, с толстыми, как дрючья, полозьями, — обычно в верховьях Кубани на них перевозят амбары или стога сена. В эту же зиму добротным полозьям из суковатого дуба предстояло выдержать груз, может быть, во много раз тяжелее любого амбара, — нужно было перевезти со станции станину водяной турбины.
«И скажи на милость, какой вес имеет та штуковина, —
За всю жизнь Прохору довелось перевозить всякие грузы — и лес, и железо, и пшеницу, — а вот с турбиной иметь дело еще не приходилось. Какая она на вид, эта турбина, он тоже не знал, — оттого и лезли в голову всякие тревожные мысли: а что, если даже дубовые полозья не устоят под тяжестью и среди дороги случится поломка? Застрянет турбина где-нибудь в степи, будет лежать в снегу на дороге, а проезжие люди станут насмехаться: вот, мол, какие устьневинцы! Гидростанцию строят, машину затребовали с Урала, а привезти домой не смогли — ума не хватило.
«А наш Виктор Игнатович спит себе, — думал Прохор». — Ему-то чего ж не спать, он уже ей и местечко приготовил — как для невесты, ей-богу!»
Работая в бригаде Грачева, Прохор ко всему присматривался и многое не понимал из того, что делалось в машинном отделении. Он видел, как вырастала из котлована железобетонная стена, и хотя Грачев говорил, что это строится фундамент для турбины, но Прохор так и не мог себе представить ни форму, ни величину той машины, которая вскоре ляжет на этот твердый настил.
Над степью разгоралось светлое утро. Небо было высокое и синее-синее. Виктор Грачев давно не спал, но вставать ему не хотелось, — сани укачивали, глухо постукивали копыта, молодо и свежо скрипел под полозьями снег. Было приятно лежать и смотреть вдаль. За Кубанью белыми шатрами стояли невысокие горы и то казались дымчато-сизыми, то озарялись мягким розовым светом. Когда же в седловину двух вершин выкатилось солнце, горы точно воспламенились, а вся низина заискрилась с такой силой, что стало больно смотреть.
Виктор закрыл глаза и задумался: нет, нет, совсем не такой представлялась ему жизнь его после многих лет учебы. Обычно в Усть-Невинскую Виктор приезжал погостить. То были веселые месяцы — купался в Кубани, гулял по степи, ему и в голову тогда не приходило, что вот кончит учебу и первую свою практику проведет дома; казалось, будто кто-то нарочно послал его именно сюда, чтобы свои же станичники могли увидеть и оценить, чему научился в Москве сын вдовы Грачихи. И хотя в Усть-Невинскую Виктор поехал неохотно и, как сам говорил, временно, а уже с первых дней почему-то отрадно было сознавать, что все верховье Кубани без его помощи обойтись не может и что он, единственный человек среди своих земляков, сумеет и установить сложнейшие машины, и заставить их давать свет. Самым же приятным было то, что турбина устанавливалась на реке, где прошло его детство, где он ловил рыбу, купался, бегал голышом по берегу, —
И еще приятно было Виктору наблюдать в станице тот живой интерес к электричеству, который был вызван, несомненно, постройкой гидростанции. Он хорошо знал, с какой гордостью обычно говорят об электрификации его друзья детства, и он их понимал, но не Сергей и не Савва удивляли и радовали Виктора, а такие люди, как Прохор и Грицько, работавшие в его бригаде.
Прохор жил по соседству с матерью Грачева. Однажды поздно вечером, проходя мимо Прохоровой хаты, Виктор увидел в окно небольшое собрание: у стола, при слабом свете лампы, сидели пожилые мужчины и женщины и читали вслух книгу «Выбор силовых установок». Виктор вошел в сенцы, остановился и прислушался.
— Прохор, а ты расскажи мне понятливее, — послышался хрипловатый бас.
— Как же тебе еще пояснить? — отвечал Прохор. — В книжке говорится, что электричество бывает постоянное и переменное. Чего ж тебе еще?
— А у нас какое будет?
— Кто ж его знает.
— А как же оно станет вертеть молотилку или там, скажем, доить коров, — допытывался хрипловатый бас, — вот в чем мой вопрос, а временное то электричество или постоянное — в том я не разбираюсь.
— Все одно, — уверенно заявил кто-то из мужчин, — лишь бы его к делу приспособить.
— А на мое рассуждение, — отозвалась женщина, — лучше, ежели оно будет постоянное.
— Почему? — строго спросил Прохор.
— Все, что временно, — плохо.
— Правильно, тетка Фекла, — подтвердил бас. — У нас в то лето кинопередвижка находилась временно, и никакого толку из нее не получилось. То приедет в бригаду, то не приедет, а то и вовсе поломается.
— Вот это ты, Андрей, верно подметил!
Виктор вошел в хату.
— А! — крикнул Прохор. — Вот кто нам объяснит! Виктор Игнатович, мы тут читаем одну книжку, я ее в Рощенской на базаре купил. Читаем, читаем, а только разобраться не можем.
И теперь, лежа на санях и кутаясь в бурку, Виктор вспоминал свою беседу, затянувшуюся допоздна. В этот вечер он впервые так просто и, как ему казалось, интересно рассказывал своим станичникам об электричестве, — его и сейчас волновало какое-то еще не изведанное им чувство. Откинув полу бурки, он соскочил на снег и пошел рядом с санями.
— А я думал, что ты зорюешь! — обрадованно сказал Прохор.
— Виктор Игнатыч! — кричал с других саней Никита Мальцев. — Погляди, какое движение!
Голова обоза выползала на пригорок, а хвост изгибался по ложбине. Мальчуганы-погонычи, кто в кудлатой, гнездом сидевшей на голове шапке, кто закутан башлыком, а кто повязан платком поверх картуза, покачивались на ярмах и лениво помахивали кнутами. Пять пар быков шли споро, а следом за ними тяжелые полозья, как плуги, разрезали снег. Никита Мальцев лежал на разостланной поверх сена полости, курил.
— Да на таком транспорте, — говорил он, обращаясь к Виктору, — можно две турбины поднять!