Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
Шрифт:
Смущало ее еще и то, что она, сидя на тряской арбе, мысленно была с Ленькой. То шли они, взявшись за руки, по степи, то сидели возле колодца и смотрели, как скворцы кормят своих птенцов. А то будто ставила перед Ленькой миску с борщом и говорила: «Ешь, это я для тебя принесла». — «Почему для меня?» — «А потому, что для тебя». А сердце то сжималось так, точно Марфутка стояла над обрывом, то загоралось радостью. Не могла понять она, как и когда случилось, что этот белобрысый грушовский паренек вошел в ее сердце, вытеснил все другие мысли из головы, С Ленькой
— Молодчина этот грушовский! — Дед Евсей закрыл глаза и говорил вслух, ни к кому не обращаясь. — Приглянулся старому, ей-ей! С таким хлопцем можно жить в степи: не подведет, не обманет. Есть у парня честность, а это, девка, такая наука, что в жизни очень потребна. С ним дела вершить можно… Можно! Подошел, предстал, глаза горят, а сам всю правду выкладывает. Смелый, стервец! Не то что мой внук-шалопай.
— Для чего вы его так расхваливаете?
— Для себя. И для тебя. Чтоб и ты знала, какие есть на свете хорошие люди.
— Эх, дедушка, дедушка!..
Марфутка хотела сказать, что она-то лучше знает Леньку. Промолчала, и от мыслей этих вся загорелась.
Дед Евсей еще что-то говорил о Леньке. Марфутка прикрыла ладонями горящие щеки и до Сухой Буйволы не сказала ни слова.
Дома была молчалива, грустна. Дарья Ильинична посматривала на дочь и не могла понять, что с ней приключилось.
Обычно у матери глаза острые; они часто замечают то, чего другим не видно. Дарья Ильинична, встретив Марфутку, сразу увидела, что с дочерью что-то произошло, только что именно, долго не могла понять.
Помог простой случай. Улучив минутку, когда мать вышла из хаты, Марфутка с воровской торопливостью вынула из кошелки кумачовый сверток и сунула его под матрац своей кровати. Думала ночью, когда мать уснет, заняться починкой. Марфутке и в голову не могло прийти, что мать в щелку приоткрытой двери совсем случайно заметила, как над кошелкой мелькнуло что-то красное.
Она услала дочь в погреб за квасом, вынула из-под матраца рубашку, внимательно осмотрела ее и сокрушенно покачала головой. Потом свернула ее и снова сунула под матрац. «Парнишкина рубашка, — думала она. — Чья и где она ее взяла?»
Вот вошла Марфутка. В руках у нее потный, холодный кувшин с квасом. Мать и дочь сели ужинать, Марфутке трудно поднять голову, посмотреть матери в глаза. А почему? Разве она в чем виновата? Из головы не выходит Ленька. И еще беда — это уши. И чего они так жарко пылают? Ведь мать смотрит на них, и что она думает? Если бы не уши, все было бы хорошо.
В самом деле, Дарья Ильинична видела пунцовые уши дочери. У нее тревожно было на сердце, а она делала вид, что спокойна и ничего не замечает. Марфутка ела старательно, хотела этим показать матери, что ничто, кроме жареной картошки, ее сейчас не интересует. А Дарья Ильинична хорошо понимала душевное
— А как себя чувствуют грушовцы? Привыкли?
И опять эти противные уши выдали. Марфутка не знала, что ей делать. Теперь горели не только уши, а и шея и лицо.
— Не знаю, мамо! — ответила она через силу. — Они в разных сакманах.
— Ну, ты-то их видала?
— Не часто.
— Да, Марфутка, что я хотела спросить, — весело заговорила Дарья Ильинична. — Никак не могу вспомнить: у кого из них была красная рубашка? У Олега или у Леньки?
— Ой, мамо! И зачем тебе это?
— Да я так. Пришло на ум… Думала, что ты помнишь.
— Ничего я не помню.
Марфутка бросила есть, сказала, что ей нужно побывать у подруги Тани, накинула на голову косынку и быстро вышла из хаты.
«Эх, доню, доню, — сама себе сказала Дарья Ильинична, — как же рано коснулось тебя то сладкое горюшко!.. И не Таня тебе нужна, а он… но кто?»
Дарья Ильинична убрала со стола, принесла из чулана швейную машинку и занялась Ленькиной рубашкой. «Интересно бы узнать, — думала она, застрачивая разорванное место, — сама она взяла или он попросил?..»
Когда Марфутка вернулась от Тани, красный сверток снова лежал на своем месте. Дарья Ильинична управлялась по хозяйству.
Наступил вечер. Марфутка была весела, счастлива. Зажгла лампу, сняла со стенки круглое зеркальце, пристроила его поближе к свету и, что-то напевая без слов, расплетала косички. И так увлеклась этим занятием, что не слышала, как Дарья Ильинична переступила порог. Расчесала волосы цвета льна и, наклоняя голову и косясь в зеркало, начала заплетать их в одну косу. Делать ей это было трудно, без привычки волосы не ложились тремя прядями.
У матери было печальное лицо и грусть в глазах. Она, боясь испугать дочь, негромко сказала:
— Сперва сбрызни водой да разбери хорошенько волосы.
Марфутка вздрогнула:
— Ой, мамо! И ты тут…
— Зачем ты это, Марфенька? — вырвалось у Дарьи Ильиничны. — Были две косички…
Наигранно смеясь, Марфутка ответила:
— Таня посоветовала. В одну косу лучше.
— Без чужого совета не можешь!
— Зачем же. Могу. — Она, смеясь, продолжала заплетать непослушную косу. — Я и сама знаю: только маленькие девочки ходят с двумя косичками.
— Когда ты это узнала?
— Ой, мамо! И чего ты всегда спрашиваешь?
— Интересно же.
— Никакого тут интереса нету. Вот посмотришь, какая я буду красивая.
— Да ты и так у меня красавица.
— Нет, мамо, я еще не была красивой. А теперь буду. Помоги заплесть косу.
Дарья Ильинична набрала в рот воды, мелкими росинками увлажнила волосы. Расчесала их, разобрала, заплела косу, и она получилась толстая, но не очень длинная.
— Рано, доня, расплела косички, — сказала мать. — Коса-то настоящая еще не выросла.