Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
Шрифт:
— Евсей Егорович, — сказал он, шмыгая носом, — это мы… я и Андрейка виноваты…
— О чем это ты, парень? — спросил дед Евсей. — Да ты отчего такой растревоженный? Привыкай, у чабанов и не такое с волками случается. Это же зверье!
— Не об этом я, Евсей Егорович…
— Погоди, Леня, дай я скажу, — резко перебил Андрейка, выйдя наперед. — Тут, дедусь, случилось несчастье. Волчица наповал убила Черныша. Хороший был песик. Пудель английский. Особой породы… Жалко!
— Отойди! — Ленька толкнул локтем Андрейку. — Евсей Егорович! Посмотрите, что у нас в курене… Там
Тут Андрейка изо всех сил ударил Леньку в лицо своим жестким и твердым, как камень, кулаком. Ленька покачнулся, с трудом удержался на ногах и тут же коршуненком вцепился в Андрейку. Они покатились от куреня. С трудом растащил их дед Евсей. У Леньки вздулась щека и из носа сочилась кровь. Андрейка закрыл ладонью заплывший синяком глаз.
— Так вот где таилась загадка! — сказал дед Евсей, увидев на мешке волчат. — Андрюха! Чертов шалопай! Сейчас же отнеси их в гнездо… Ну?! Чего стоишь? Нам же надо волчицу изловить. А ты, герой, все дело испортил.
Ни голос деда Евсея, ни его взгляд не предвещали ничего хорошего. Андрейка безропотно повиновался: сложил волчат в мешок и направился на Суркульский яр. Следом, с ружьем в руках, как охранник, поплелся дед Евсей.
Наступал день, сухой, без ветра. Багряно пылал восток. Солнце еще не поднялось, а лучи его уже залили полнеба.
Вернулся Андрейка один, с пустым мешком. Покосился на Леньку своим подбитым глазом и ушел к сакману. Ленька сидел возле Черныша и не знал, что делать. Пришла Марфутка и присела рядом. Она принесла завтрак. Ей все было известно: рассказал дед Евсей, которого она встретила. Молча, тоскливо смотрела она на прикрытого травой Черныша.
Неглубокую ямку вырыли ножом. Твердый, слежавшийся грунт долбил Ленька. Марфутка помогала, выгребала руками размельченные комья. Положили в ямку Черныша и засыпали землей. Сверху пристроили ноздреватый камень. Постояли немного и ушли.
Возле куреня Ленька умылся. Воду на руки поливала из кувшина Марфутка, и обоим было грустно. Марфутка видела, как Ленька морщился: ему трудно было промыть ссадину и припухшую, с засохшей кровью верхнюю губу. Марфутка участливо спросила;
— Больно?
— Пустяк…
— Почему мальчишки всегда дерутся?
— Он первый кинулся. Не буду же я стоять!
— Дай я промою. Ты не бойся, я умею. Сядь.
Ленька сел. Марфутка сняла с головы косынку, намочила кончик и, присев на корточках, осторожно вытерла больную Ленькину щеку, смыла кровь на губе и на подбородке. И в самом деле, она так нежно прикасалась к ссадине, что совсем не было больно. Ленька смотрел на Марфутку, и она вдруг показалась ему совсем не такой, какой была в тот день, когда встретила его с Олегом возле пруда. Что в ней изменилось, Ленька не знал, но она была ему такой близкой, даже родной, что выразить это словами он не мог. Может, всему причиной было ее заботливое, дружеское к нему отношение? Она помогла закопать Черныша, сама согласилась промыть ссадину, В ее голубых сияющих глазах Ленька видел заботу и участие к себе… Вот она налила в кружку молока, отрезала ломоть хлеба и, взглянув на Леньку нежно, дружески, как еще никто на него не смотрел, сказала:
— Бери
Ленька взял кружку, но к молоку не прикоснулся. Ему хотелось сказать ей что-то такое хорошее, большое, ласковое, чтобы она улыбнулась и чтобы он увидел ее острые зубы-пилочки. В голове роилось столько мыслей, да только трудно их было выразить. И Ленька вдруг сказал:
— Марфенька, давай с тобой дружить.
— Давай, — смело ответила Марфутка и загрустила: — Только не получится у нас дружбы…
— Почему?
— Если бы я была мальчишка. И еще — ты уедешь.
Ленька промолчал. Верно, конечно, что мальчику с мальчиком дружить лучше. И то верно, что Ленька уедет в свою Грушовку. И ему так захотелось отправиться отсюда втроем: он, Олег и Марфуша! Сказать же об этом постеснялся.
— Леша, знаешь что? Пойдем сегодня к Олегу!
— Вот это здорово! Только как же мы его в степи разыщем?
— Я тут все дороги знаю. Ешь быстрее, и пойдем.
В курене оставили еду для Андрейки и, взявшись за руки, пошли на восток. По предположению Марфутки, где-то там, в синем мареве, находился Олег.
Глава XXVIII
Что произошло днем
Невесело было у Андрейки на сердце. Он шел впереди сакмана, положив ярлыгу на плечо, смотрел себе под ноги, а в груди ворошилась и росла боль. Разбитое ухо и щеку он промыл, кровянившую на локте ссадину перевязал тряпкой — ранения пустяковые, и не они тревожили Андрейку. Сакманщик боялся встречи с Григорием Корчновым. Что ему сказать, как посмотреть в глаза? Изредка поглядывал на затянутую дымкой степь, ложился на землю, прислушивался, не гремит ли мотор.
До обеда никто не приезжал. Еду принес дед Евсей, и это удивило Андрейку.
— Что это, дедусь, приходится вам харчи разносить? — спросил он. — А где Марфа?
— Не желает девчушка тебя кормить, — в сердцах ответил Евсей Егорович. — Да такого сумасброда не только что кормить, а глядеть на тебя нету сил… Это Григорий меня принудил, как родича, а сам я ни за что не принес бы. Проголодаешься хорошенько, вот тогда и узнаешь, что почем.
Григорий Корчнов еще утром от деда Евсея узнал о том, что произошло в сакмане Андрейки. Рассказ старика выслушал молча, покачал головой. Возле сенцев его поджидал мотоцикл. Сказав, что побывает у Андрейки, Григорий сел в потертое седло и уехал к Снеговому. Олег видел, как дядя подъехал к Снеговому и как они, полулежа на траве, о чем-то говорили. Сворачивая цигарку, Григорий как бы между прочим спросил:
— Как тут мой племяш?
— Действует, — ответил Снеговой. — Скажу тебе, парень он башковитый. Цепко хватается за дело. И еще нравится в нем то, что послушный. Что ни скажи — сделает. Завсегда при нем записная книжечка. Чуть что — запишет. Ничто от него не укроется.
— Это хорошо. — Григорий приподнялся, посмотрел на маячившего вдали Олега. — Как, Илья Васильевич, думаешь: можно Олегу доверить сакман?
— Разве есть нужда?
— Андрей Чухнов выкидывает коленца, беда!
Григорий коротко рассказал о том, как Андрейка унес волчат, о нападении волчицы, о драке с Ленькой.