Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— Непременно передам.
Дежнёв с чувством щемящей тоски подумал о жене и о сыне Любиме. С годами тоска по семье как будто бы стёрлась, притупилась. Но вот скова перед глазами встал образ якутки, черноглазой, скуластой, с толстыми чёрными косами. Как она там одна, без хозяина? Говорят, город Якутск вместе с острогом и церквами перенесён воеводским решением на противоположный берег Лены, более возвышенный и надёжный. А вслед за острогом переселились один за другим и слобожане. Легко ли было сделать переселение жене с малым сыном? Могут ли они прокормиться с того небольшого хозяйства, какое оставил им Семён Иванович, отбывая в дальний поход?
Стадухинский коч отплыл вниз по реке. Остатки отряда оставались теперь без коча, лишь с малым дощаником, который смастерили по весне. А злопамятный князец Алай, тот самый, брата которого убил в столкновении Дежнёв, спознал, что опустел острожек и осталась в нём малая горстка защитников. Целая орда, человек пятьсот под предводительством Алая, ринулась на штурм острожка.
Пёстрыми, лохматыми цепочками окружили нападавшие острожек, карабкались на частокол. Дежнёв и Гаврилов предвидели коварство со стороны Алая и готовились к осаде. Поправили расшатавшиеся в некоторых местах звенья частокола, заранее зарядили пищали, пополнили запасы продуктов. Когда люди Алая ринулись на штурм, защитники не смогли остановить их натиск. Казаки ответили дружным «огненным боем». Но падал один из нападавших, а десятки других устремлялись вперёд. Пока успевала горсточка русских перезаряжать пищали, Алаево воинство преодолело частокол и ворвалось во внутрь острожка, испуская воинственные, гортанные возгласы. Положение защитников становилось крайне критическим.
С отчаянной отвагой бросались русские врукопашную. Все они были ранены, а Дежнёву железная стрела попала в голову. Но истекающие кровью и теряющие силы казаки продолжали сражаться. Один из казаков (имя его не дошло до нас) пробил себе дорогу сквозь толпу нападавших, сошёлся лицом к лицу с самим князцем Алаем и точно рассчитанным ударом пронзил его копьём. Удар оказался смертельным для князца.
Возгласами ужаса и отчаяния огласились ряды нападавших. Гибель князца вызвала среди них замешательство. В испуганном трансе голосил шаман. Не устояли, дрогнули ряды нападавших перед горсткой русских. Не устояли перед отвагой защитников и, «убояся смерти», отошли прочь от острожка. А русские оставались залечивать свои раны.
Дмитрий Зырян не доехал до Якутска. На море он встретил кочи с большой партией ленских торговцев и промышленников во главе с целовальником Петром Новоселовым, который вёз наказную память воеводы Головина о назначении Зыряна также целовальником. Так называлась должность правительственного приказчика.
— Придётся тебе, братец Митрий, поворачивать оглобли в обратную сторону, — сказал Новоселов Зыряну, приветствуя его на палубе встречного коча.
— На всё Божья воля, — смиренно ответил Дмитрий Зырян.
Стадухину никаких распоряжений из Якутска не поступило, и он продолжил плавание с грузом пушнины до Лены.
Новоселов прибыл на Колыму с большим пополнением. Израненные казаки, ожидавшие со дня на день нового нападения юкагиров, воспрянули духом. Возвращение Зыряна на Колыму в роли целовальника поставило Семёна Дежнёва под его начало. Он сердечно обнял Дмитрия и произнёс:
— Рад служить с тобой России-матушке.
Хотел было Дежнёв высказать удовлетворение, что нет теперь на Колыме Михайлы Стадухина с его крутым, непредсказуемым характером, да раздумал. Умный и проницательный Зырян и без слов угадал мысли Семёна Ивановича. Оба знали, что Стадухин был близок к воеводе, человек влиятельный, богатый.
— Сработаемся, Семейка. Я ведь не из таких, как Михайло. А видать, братец, в жестокую переделку ты попал.
— Попал... — вздохнул Дежнёв.
— Принимай-ка, Семейка, отряд: дадим тебе человек тридцать казаков. Пойдёшь усмирять одного непокорного князца.
— Как же так, Митрий... Ты даёшь мне отряд, а я только рядовой казак. Без всяких чинов.
— Служи и чины придут. Моя бы на то воля...
Зырян не договорил, но Дежнёв понял, что хотел сказать Дмитрий.
Дежнёв встал во главе отряда казаков, который, по приказу Зыряна и Новоселова, выступил в поход против непокорных туземцев. Поход этот, как видно из источников, оказался успешным. Казакам удалось захватить аманата, хотя Семён Иванович вновь был ранен, на этот раз в левую руку.
Зырян встретил Дежнёва, сказал участливо:
— Отдыхай, лечи рану. Мудрые люди говорят: сон — лучшее лекарство.
— Я ведь не любитель бесцельно спать.
— Послушай-ка, Семейка... — начал издалека Дмитрий. — Давай поговорим по душам.
— Поговорим, коли на то твоя охота.
— Я вот о чём... Казак ты с опытом, среди колымских казаков не последний. Выделяешься боевой доблестью, отчаянный, но не безрассудный. Противнику протянешь руку, чтобы избежать напрасного кровопролития, достичь примирения. Казаки тебя любят, почитают. Так ведь?
— Тебе виднее, Митрий. А за добрые слова спасибо.
— Я вот к чему... Ходишь ты без всяких начальственных чинов. А по справедливости следовало бы поверстать тебя в пятидесятники или даже в сотники.
— То начальству решать.
— Подал бы ты челобитную на имя воеводы. И я тебя поддержу. Напишу, какой ты достойный казак.
— Не стану я посылать челобитную. Коли я такой достойный, пусть начальство и решает. Не в моём характере чины да разные милости выпрашивать.
— Зря так рассуждаешь, Семейка. Гордости-то поубавь. Иначе нелегко тебе в жизни придётся.
— Это уж как жизнь сложится.
Тем временем жизнь на Колыме оживляется. Прибывают на кочах всё новые и новые торговые и промышленные люди. Среди них и приказчики крупных московских купцов, монастырей, например, Антониева — Сийского монастыря из-под Холмогор, а также близких к царю знатных вельмож, как один из бояр Романовых. Каждый приказчик располагал вооружённым отрядом, который состоял из покручеников и наёмных людей, занимавшихся охотничьими промыслами, управляли кочами, охраняли имущество.
Торговые люди отправлялись в поход с большим запасом всяких товаров, которые обменивались на пушнину. Среди товаров были сукно, холщовое полотно, обувь, домашняя утварь, топоры, ножи, сети для ловли рыбы и соболя, одеяла, овчины, свечи, бисер, разного рода украшения. Покупателями были не только аборигены, но и русские служилые люди. Пообносились за долгие походы казаки. Волей-неволей приходилось идти на поклон к торговцам, чтобы приобрести новую одежонку или припасы. За все товары приходилось расплачиваться ценными шкурками, имевшими здесь хождение заместо денежных знаков. Торговые люди проявляли при этом прижимистость, алчность и всячески старались произвести торг со своекорыстной выгодой.