Семен Палий
Шрифт:
Дальше ничего нельзя было разобрать. Сечевые «гультяи» кричали «станем!», а «старики» старались перекричать их. Бочку опрокинули, потом поставили снова, на нее взобрался уже кто-то другой. Его никто не слушал, и тот напрасно размахивал руками. Кого-то подняли на руках, и он, надрывая легкие, выкрикнул звонким, пронзительным голосом:
— В поход, братья, в поход! Айда по куреням, бери оружие!
Где-то раздались выстрелы, в нескольких местах над толпой взлетели кулаки. Толпа покачнулась и тяжело двинулась с площади.
По куреням спешно готовились к походу. А сечевая старшина заранее послала гонцов в Лавру, и когда на другой день из куреней высыпали запорожцы и двинулись за Булавиным, перед ними встали лаврские монахи во главе с самим архимандритом.
Толпа остановилась перед множеством крестов, угрожающе сверкавших на солнце. Так и не удалось казакам выйти из Сечи: побоялись запорожцы архимандритова проклятья.
…Перед вечером Семашко осматривал Сечь. Он зашел в самый дальний угол острова. Перелез через крепостной вал, раздвинул кусты лозы и вышел на берег. У воды, опершись локтем о землю, сидел Булавин. Он срывал с ветки листья и, по одному бросая на воду, смотрел, как они, покачиваясь, все убыстряли бег. Атаман думал какую-то тяжелую думу.
Услышав шаги, он повернув голову, спросил:
— Ты кто?
— Казак, — нерешительно ответил Семашко.
— Вижу, что не немец. Какого куреня?
— Никакого, я в Сечь только на несколько дней приехал. Я с Правобережья, палиев казак.
— А-а! Ну, тогда другое дело. Садись. Слышал я про Палия. Что, его паны еще не сжили со свету? И не сживут? Сживут — и его, и меня, всех сживут, — Булавин сжал кулаки, задышал тяжело и прерывисто. — Поперек горла мы им стоим, живьем они нас съедят.
Атаман умолк так же внезапно, как и начал говорить. Он опять посмотрел на реку, минуту помолчал и заговорил спокойнее:
— Нет, брешут, не съедят. Не сдадимся мы, много нас. Эх, собрать бы воедино всех бедняков да ударить по панам! А ты-то зачем сюда приехал?
— Батько послал запорожцев на помощь просить.
— Видел, как я просил? То-то!.. Ну ничего, что-то оно да будет.
Булавин поднялся, отряхнул с локтя землю.
— Прощай, хлопче, батьке поклон передай. Одно дело мы с ним делаем. Может, еще когда-нибудь встретимся.
Последние слова атаман говорил, уже пробираясь через верболоз.
Больше Булавина Семашко не видел.
На другой день от Мазепы прибыло посольство с требованием выдать Булавина. «Гультяи» воспротивились и не выдали его, однако атаману пришлось уйти. Вместе с ним ушла часть запорожцев — эти выбрались ночью, отдельными группами.
Ни с чем возвращались Семашко и Кодацкий в Белую Церковь. Под Мироновкой догнали Гусака, Максима и еще нескольких казаков, которые везли четырех шляхтичей, связанных попарно.
— Кого это вы тащите? — спросил. Кодацкий.
— Полоненных, добычу нашу воинскую, — весело блеснул зубами Гусак. — Такой товар не залежится, на что-нибудь да выменяем. Хороших шкуродеров везем. Одного, жалею, выпустили.
— Что, лучше других был?
— Хитрее да веселее. В одном селе, когда он с жинкой и манатками бежал, ему люди дорогу загородили, хотели уже с воза стащить. Так что ты думаешь? Сразу скумекал, что к чему. Встал на возу, вытащил какую-то бумагу и давай читать — вроде универсал батьки Палия: про вечную волю. Люди и отпустили. Он было и нам хотел прочитать. Смеху было… За это и отпустили.
— Дома не были? Как там?
— Не были. Да вроде тихо. Если б что было, услыхали бы. Паны опять с насиженных мест трогаются. Только не знают куда: два у них теплых края теперь — Станислав и Август. А чье гнездо прочнее, не знают. Но вроде верх сейчас Станислава. Он сейчас с Карлом в Варшаве, да с ними еще Сапега и гетман новый, Любомирский. Долго ли ждать нам? Неужто царь Петр не двинет этим летом на Варшаву? Как думаешь?
И, не ожидая ответа, Гусак затянул песню:
Ой, у полі озеречко,Там плавало відеречко,Там козаки молодіїКониченьки напували…Все подхватили, и песня уже не затихала до самой Белой Церкви.
Глава 23
ЧЕРНОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Третий день под Фастовом, возле могилы Перепятихи, стоял лагерем Мазепа, посланный в Польшу, чтоб вытеснить оттуда шведов. Царю отписал, что дальше итти опасно: дескать, не следует объединяться с коварной шляхтой. Он будет, мол, здесь выжидать, а в нужный момент выступит.
Войска стояли без дела, да гетман ими и не интересовался. Только в поместья, где восстали крестьяне, послал несколько сотен, чтобы защитить шляхтичей от хлопских бесчинств. Вскоре пришлось послать подмогу: просил защиты Иосиф Потоцкий. За ним, видя расположение Мазепы к польским панам, потянулись с подобными просьбами и другие шляхтичи.
Тогда Мазепа, решил пригласить к себе Палия и потребовать, чтобы он унял свои ватаги. Но Палий опередил его, приехал без приглашения. Мазепа встретил его с виду весьма радушно, даже поднялся навстречу:
— Наконец-то вылетел из своего гнезда, а то словно в дупло забился и носа не показывает…
— Нельзя было, дети малые обсели, корму не напасешься. Сейчас уже перышками обросли, да я и гнездо расширил — посвободнее стало.
— Ой, давно они у тебя пером обросли! Уже и в чужие гнезда частенько залетают, — злобно бросил из угла Орлик.
Кроме Орлика, в шатре сидели Данила Апостол и какой-то польский полковник.
— Это неплохо. Птицы есть разные, вредных не грех и из гнезда выгнать.
— А как по-твоему, — Орлик шарил по карманам, отыскивая кисет, — шпак [27] — птица вредная?
«Вот он про какую птицу речь ведет!» — мысленно усмехнулся Палий и вслух сказал:
— Нет, не вредная.
— Неправда, это вредная птица, ты знаешь, о каком Шпаке я говорю. Ему гетман универсал послал, так он и универсала не слушается. Придется тебе его к рукам прибрать.
27
Шпак — скворец.