Семена прошлого
Шрифт:
Тут встал Крис.
— Барт, — спокойно сказал он, — у тебя будет пятьсот тысяч долларов в год — такие деньги не бросают на ветер. И разве ты не понял, что все твои текущие траты и стоимость содержания этого дома обеспечивается счетом в банке, записанным на опекуна? Так что все твои затраты будут оплачены не из твоего наследства. А пятьсот тысяч долларов в год — это более, нежели девяносто девять процентов людей в мире получают за всю свою жизнь. Сколько тебе еще надо, после того, как существует гарантия оплаты любых твоих затрат? Эти десять лет пролетят как миг, и через десять лет ты получишь все, о чем мечтал.
— Сколько там еще в этой фигульке названо? — взорвался Барт, сверкая своими черными страшными глазами.
Лицо его теперь было багровым от ярости.
— Пять миллионов — за десять лет, и что же останется через десять лет? Еще десять миллионов? Или двадцать, или пятьдесят, или миллиард — сколько именно?
Нотариусы пристально глядели на Барта.
— Я в самом деле не знаю, — холодно ответил Крис. — Но могу сказать с определенностью, что в тот день, когда, наконец, ты вступишь в права наследования окончательно, ты будешь одним из самых богатых людей мира.
— Но пока — ты один из самых богатых людей! — закричал Барт. — Ты! Из всех людей — ты, ты, который грешил более всех! Это несправедливо, несправедливо! Я обманут!
Он обвел всех нас гневным взглядом и хлопнул дверью, однако через секунду его голова вновь появилась в дверном проеме:
— Ты за это заплатишь, Крис, — с ненавистью провозгласил Барт. — Это плод твоих уговоров — сделать условие в завещании. Это ты уговорил нотариуса не зачитывать это место в тот день, когда я услышал завещание впервые, и когда я был десятилетним мальчиком. Это твоя вина, что мне не принадлежит то, что должно принадлежать!
Это всегда была вина или Криса, или моя.
БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ
Большая часть мучительно жаркого августа прошла у Джори в госпитале; и вот уже пришел сентябрь с его холодными ночами, начав раскрашивать природу в цвета осени. Мы с Крисом сгребали листья в саду, а они вновь падали каждое утро.
Мы сваливали листья в глубокие рвы, поджигали и сидели, обнявшись, глядя на огонь, который согревал наши озябшие лица и руки. Можно было беспечно смотреть на огонь и видеть, как он зажигает наши глаза и окрашивает кожу. У Криса был взгляд молодого любовника: он нежно касался моих щек, гладил мои волосы, целовал шею, всячески открывая мне все новые стороны нашей любви, которая в зрелости стала только нежнее и глубже, нисколько не потускнев.
Дитя Мелоди все росло и распирало ей живот, а Мелоди все более замыкалась в стенах своей комнаты в этом пугающем ее доме.
Пиршество красок в природе всегда изумляло меня, заставляло меня застывать в ошеломлении; так было и в этом октябре. Это были те самые деревья, чьи вершины мы видели с нашего чердака в доме детства. Я почти видела теперь четыре детские головки, глядящие сверху на мир; близнецам только пять лет. Бледные личики задумчиво смотрят в закопченное стекло: как тогда нам хотелось той самой свободы, которую я ныне воспринимаю как само собой разумеющееся.
Призраки… снова мне видятся призраки наверху.
Боже, закрась все наши томительные дни серым цветом, молила я в те далекие дни. Боже, закрась серым нынешние несчастливые дни Джори, потому что ему больно глядеть на эту осеннюю красоту, когда он не может выйти из своих комнат. Зачем ему осень в горах, если он не может бродить по горным тропам, вдыхать эти запахи, танцевать на пожелтевшей траве, ехать верхом бок о бок с Мелоди?
Пустуют теннисные корты: Барт оставил их за неимением партнера. Крис и желал бы поиграть в теннис с Бартом в субботу или воскресенье, но Барт игнорирует его.
Большой плавательный бассейн, предмет восхищения Синди, теперь осушен, вычищен и закрыт на зиму. Окна перемыты, на них опущены зимние жалюзи. Позади гаража сложены в штабеля дрова, завезен уголь на случай, если выйдет горючее и электричество. У нас было все, чтобы обеспеченно пережить зиму, и все же я почему-то боялась ее приближения, как не боялась никогда в жизни, кроме тех дней, проведенных на чердаке.
Там, на чердаке, было холодно, как в Арктике. Теперь у нас с Крисом был шанс испытать на себе, каково же было зимой внизу, где мама проводила жизнь в окружении родителей и друзей, а также новонайденного любовника, в то время как ее четверо детей замерзали и голодали наверху.
В теперешней нашей жизни я больше всего любила воскресные утра. Мы с Крисом завтракали вместе в комнате Джори, чтобы он не ощущал себя оторванным от семьи, и лишь изредка мне удавалось уговорить присоединиться к нам Барта и Мелоди.
— Идите, идите гулять, — повторял нам Джори, увидев, как я гляжу в окно, — я не ребенок и не настолько эгоист, чтобы держать вас привязанными к моей кровати только от того, что мои ноги больше не работают.
Приходилось уходить гулять, иначе бы он подумал, что затрудняет и связывает нас. Мы надеялись, что вместо нас к нему придет Мелоди.
Однажды мы проснулись так рано, что на земле еще толстым слоем лежал иней, как рассыпанная сахарная пудра. Скоро иней должен был растаять под лучами солнца.
Прогуливаясь, мы остановились проводить глазами стаю канадских гусей, летящих на юг. По срокам отлета можно было определить, что зима в этом году наступит раньше. Издалека донесся последний трубный голос этих красивых и мощных птиц, исчезнувших вскоре в нависших облаках. Они летят в Южную Каролину, подумала я. Так же, как улетели однажды мы от жестокой холодной зимы…
В середине октября приехал ортопед, чтобы разрезать гипс Джори огромными электрическими ножницами. Остатки гипса он удалил ручными ножницами. Джори сказал после этого, что он ощущает себя, как черепаха, лишенная панциря. Его сильное тело после гипса было совершенно истощено. Крис, как всегда, решил подбодрить Джори:
— Несколько недель тренировок — и твои мускулы на руках и плечах восстановятся, твой торс станет таким же сильным, как раньше. Тебе сейчас больше, чем когда-либо, нужны сильные руки, поэтому тренируйся на трапеции. В твоей комнате мы установим параллельные брусья, чтобы ты мог подтягиваться в стоячее положение. Никогда не допускай мысли, что жизнь для тебя осталась позади: тебе еще предстоит пройти мили и мили этой жизни.