Семена прошлого
Шрифт:
— М-да, — с отсутствующим видом проговорил Джори, глядя на дверь, в которую так редко входила Мелоди, — мили и мили, прежде чем я смогу обрести другое тело, которое работало бы так же хорошо, как прежнее. Похоже, я начинаю верить в переселение душ.
Быстро наступающие холода стали стабильными, по ночам были заморозки. Птицы улетели, и лишь немногие остались с нами зимовать; ветер шумел в кронах деревьев, завывал за окнами и пробирался в дом. Снова ночами, как большая лодка викингов, плыла в небесных волнах луна, заливая нашу спальню светом и придавая романтичность и очарование нашей любви. Чистота и яркость нашей любви говорила сама за себя; значит, мы не
Удивительно, что наша любовь продолжается так долго, в то время как большинство «законных» браков разрушается через несколько месяцев или лет. Мы нужны друг другу. Кому мешает наша любовь? Никому. Обсудив все это, мы с Крисом решили, что Барт лишь терзает сам себя, не имея на то никакой веской причины.
Но отчего же тогда, отчего меня преследуют по ночам кошмары, которые говорят совсем противоположное? Я научилась отгонять от себя эти мысли, без конца перебирая бытовые подробности своей жизни. Но не было лучшего врача, чем природа. Я надеялась, что она залечит мои раны и раны Джори.
Подобно дотошному крестьянину, я отмечала все подробности в окружающем мире и докладывала о них Джори. Жирели кролики. Белки запасали орехи. Шерстистые гусеницы ползли в укрытие, подобно железнодорожным составам.
И вот вскоре я уже доставала из шкафов зимние пальто и куртки, которые я хотела отдать бедным, шерстяные свитера и юбки, которые не надеялась более носить никогда — ведь мы собирались на Гавайи. В сентябре Синди улетела в колледж в Южную Каролину. Это был ее выпускной год в очень дорогом частном колледже, но она от него была в восторге. Письма от нее сыпались без остановки, но с неопределенными интервалами, и в каждом содержалась просьба о деньгах на то или иное.
Несмотря на бесконечные подарки, которые я ей посылала, ей нужно было все, что она видела. У нее были дюжины и дюжины знакомых парней, и каждый раз в новом письме она сообщала об очередном. То ей необходим был туристский костюм для мальчика, который увлекался рыбной ловлей и охотой. То, наоборот, выходной костюм для мальчика, который обожал ходить с ней на концерты и оперы. То ей самой понадобились новые джинсы и теплые вещи. В следующий раз совершенно необходимы стали шикарное нижнее белье и такая же ночная рубашка, поскольку спать в чем-либо простеньком она просто не могла.
Ее письма рассказывали мне обо всем, что прошло мимо меня, когда мне было шестнадцать. Я вспоминала Клермонт и дни, проведенные в доме доктора Пола, когда Хенни на кухне учила меня готовить не рецептами и нотациями, а просто в ходе приготовления блюд. Я купила тогда поваренную книгу специально с заголовком «Как завоевать мужчину через его желудок» и по указателю, что необходимо готовить для того или иного момента, упражнялась в кулинарии. Каким же ребенком я была тогда! Наверное, я была такой же, как Синди сейчас, только в своем роде — это было тогда, когда мы убежали из Фоксворт Холла.
Я вздохнула, отложила письмо Синди и обратила свое внимание на настоящее.
День за днем я все более убеждалась в том, что Барт часто видится с Мелоди, в то время как у Джори его жена почти не появлялась. Я пыталась было убедить себя, что добросердечная Мелоди утешает Барта после его неудачи с наследством, но… я сама понимала, что здесь нечто большее, чем просто жалость.
Словно преданная собака, Джоэл всюду следовал за Бартом, кроме разве что его офиса и спальни. Обычно перед завтраком, обедом и ужином Джоэл молился в своей маленькой комнате без мебели. Он молился перед сном, молился просто на ходу, изрекая вполголоса те или иные цитаты из Библии, подходящие, по его мнению, к моменту.
Крис находился в пике своей жизни, почти в раю, как он сказал.
— Мне нравится моя новая работа. Я общаюсь с умными, яркими и острыми на язык людьми, и бесконечные анекдоты, неиссякаемый юмор делают работу не такой рутинной. Мы каждый день приходим в лабораторию, влезаем в свои белые халаты, кидаемся к своим чашкам Петри, каждый день ожидая найти в них невероятные чудеса — и шутим, как ни в чем не бывало, когда эти чудеса не происходят.
Так Крис живописал мне свою работу.
Барт… Барт был и не другом, и не врагом Джори. Просто человек, который иногда просовывал голову в дверь комнаты Джори, чтобы сказать несколько слов, и спешил по своим делам, которые он считал более важными, чем сидение у постели паралитика. Очень часто я недоумевала: что делает Барт в свободное от скупки акций и изучения дел на финансовых рынках время? Я подозревала, что он пустится в большой риск, лишь бы доказать нам всем, что он хитрее, чем наибольшая лиса из всех Фоксвортов, Малькольм, и умнее, чем Крис.
Вскоре, когда Крис уехал во вторник утром, поздним октябрем, на работу, я поспешила обратно к Джори, чтобы убедиться, что он в порядке. Крис нанял мужчину-сиделку к Джори, но он приходил через день.
Джори редко на что-либо жаловался, но часто, заходя к нему, я видела, что его голова повернута к окну: он с тоской смотрел на великолепие осенних красок.
— Прошло лето, — проговорил Джори вяло, безжизненно, а ветер за окном гонял листья, — прошло и забрало с собой мои ноги.
— Но осень принесет тебе новые радости, Джори, — пообещала я. — Зимой ты станешь отцом. Жизнь приготовила тебе еще много сюрпризов, хочешь ты в это верить или нет. Я, как и Крис, предпочитаю верить, что лучшее еще впереди. Давай-ка лучше подумаем, что сможет заменить тебе потерянные ноги. Теперь, когда ты можешь сидеть и достаточно окреп, я не понимаю, отчего бы тебе не передвигаться в кресле, которое тебе привез отец. Джори, согласись, пожалуйста; мне не нравится, что ты все время сидишь в кровати. Попробуй: может быть, это вовсе не так неприятно, как ты думаешь.
Но он упрямо потряс головой.
Я сделала вид, что не видела, и продолжала:
— Тогда мы смогли бы гулять. Мы сможем даже возить тебя в лес, как только Барт распорядится, чтобы рабочие очистили дорожки. Тогда твой прогресс станет заметнее, ну, а пока ты можешь сидеть на солнце на террасе, чтобы твое лицо приобрело здоровый цвет. Потом станет чересчур холодно, чтобы тебе выходить. Я сама стану катать тебя по саду и лесу.
Он со злобой взглянул в сторону инвалидного кресла:
— Оно может перевернуться.
— Мы купим тебе современное, тяжелое кресло; оно так хорошо сконструировано и сбалансировано, что не перевернется.
— Не думаю, мама. Я всегда любил очень, но эта навевает на меня тоску. Мне кажется, что все действительно важное в жизни я потерял. Я кажусь самому себе сломанным компасом, который вертится по всем направлениям без всякого смысла. Ни в чем нет для меня смысла. Судьба посмеялась надо мной, и я теперь плачу по счету. Я ненавижу эти дни. Но ночи еще хуже. Я хочу удержать лето и все, чем я был прежде, а эти листья вызывают во мне лишь слезы; ветер, воющий всю ночь — будто мои собственные крики тоски и отчаяния; птицы, улетающие на юг, говорят мне о том, что лето моей жизни прошло навсегда; и никогда, никогда уже мне не быть таким счастливым, как прежде. Я — ничто теперь, мама, ничто.