Семеро Тайных

Никитин Юрий Александрович

— Что там? — рыкнул воевода.

— Тихо!

На воеводу зашикали со всех сторон, толкали, только Миш стояла на коленях недвижимая, бледная, с закушенной губой. Олег в странном озарении понял и ощутил ее боль, раздвоение, страх и жалость, желание повернуть время вспять, сделать свершенное несвершенным, запоздалое раскаяние.

Лекарь медленно поднял голову. Глаза стали удивленными и обиженными.

— Этот яд... этот яд я не знаю!

Воевода рыкнул громче:

— Как такое может быть? Ты же знаешь все!

— Я тоже так думал, —

пробормотал лекарь. — Но...

Он замялся, на лбу появились глубокие морщины.

— Что? — заорал воевода. Он схватил колдуна за воротник, потряс люто. — Говори быстрее!.. Он уже умирает!

Олег опустился на колени, его пальцы осторожно пробежали по лицу Колоксая, ощупали шею, грудь. Везде он чувствовал смертельный холод, нечеловеческий холод. Это был не просто холод умирающего, остывающего тела, в нем чувствовалась странная мощь, злая и нечеловеческая, которую останавливать не человеку.

В сердце остро кольнуло, он задохнулся, едва вышептал:

— Это не яд...

— Я ж говорил, — вскрикнул лекарь обрадованно, но тут же ахнул: — Но тогда что это?

— Вода, — ответил Олег обреченно. — Я чую, как она разливается по его телу... Вода, просто вода... но это вода из подземного царства мертвых!

Затуманенные глаза Колоксая с трудом отыскали лицо волхва. Красноголовый смотрел с болью, словно его самого замораживала единственная на свете вода, которую нельзя ни вскипятить, ни даже нагреть.

— Но как же, — донесся прерывающийся шепот, — ты же... мудрый... обещал... потомство...

Олег стиснул челюсти. Его трясло, словно на лютом морозе стоял голым, а еще и обливали водой из колодца. По телу пробегали ледяные струи, просачивались под кожу, морозили сердце.

Непослушными губами прошептал раздавленно:

— Ничего не понимаю... Разве что ты успел...

— Что?.. А-а-а... — Голос Колоксая прерывался, по бледному лицу катились крупные капли. — Как говорится... я трижды взошел на ее ложе... хотя, если правду, я с него и не слезал...

Толпа, судя по вскрикам, росла, в тесный круг волнами опускались тяжелые запахи жареного мяса, печеного лука, рыбы, пахучих трав. Лекарь кивнул воеводе, тот знаком велел оттеснить толпу.

Миш закрыла глаза, бледное лицо пошло желтыми пятнами. Ее ладони бережно поддерживали голову Колоксая, золотые волосы разметались и закрыли ей руки до локтей.

Лекарь проговорил безнадежным голосом:

— Был только один на свете человек, который знал, как... не лечить, вылечить это нельзя, но тра-вами да настоями можно было отсрочить на неделю-другую. А если такой вот здоровяк, то и на месяц...

Воевода зло буркнул:

— Что месяц! Месяца мне мало. Хотя бы до зимы.

Олег сказал быстро:

— Говори, говори! Только бы сейчас спасти, а за месяц многое можно свершить.

— Этот колдун, — ответил лекарь невесело, — умер пять лет назад. Единственное, если кому успел передать свое умение, это своей дочери. Но ее нет среди колдунов, нет среди волшебников, нет среди чародеев. Когда-то ее пытались отыскать даже среди аводников или акудников, но...

Миш крикнула зло:

— Но что-то о ней известно?

— Не успеем, — ответил колдун тоскливо. — Она хорошенькая, но мало ли на свете хорошеньких? Среднего роста, с волосами цвета спелой пшеницы, а таких большинство, у нее синие глаза, а у кого не синие?.. Имя ее какое-то птичье...

Олег, который слушал как никогда жадно, выпалил:

— Не Зимородок случайно?

Лекарь подпрыгнул:

— Да! Ты тоже о ней слышал?

Олег быстро оглянулся на умирающего. С витязя стащили доспехи, сняли сапоги, он лежал обнаженный до пояса, прекрасный и могучий, только лицо смертельно-бледное, на лбу и щеках блестели крупные бисеринки пота. Синие как небо глаза стали белыми от боли.

— Жди меня, — бросил Олег. — Не вздумай околеть!

Все смотрели с недоумением, когда этот человек с зелеными глазами колдуна быстро растолкал народ, но побежал не к коням, а в пустой угол двора. Там возник вихрь, пошел по кругу, все быстрее и быстрее, завертелся, стал почти непрозрачным. В него втянуло сухие листья, кто-то вскрикнул, потеряв шапку.

Внезапно вихрь опал на землю, разом растеряв силы. Листья и ветки сыпались с сухим шелестом, выросла горка, а сверху плюхнулась шапка с красным верхом. На белоснежной плите осталось выжженное страшным верчением пятно, поднимался черный дымок, а сама плита оплавилась в середке.

Люди тупо смотрели вверх, у всех отвисли челюсти. Наконец воевода проговорил осевшим голосом:

— Вот это волхв... Это ж может вот так и к моей жене... Нет, лучше к жене Кобылки, а потом обратно, никто не увидит...

Кобылка, самый большой ревнивец в боярской дружине, нахмурился, пощупал рукоять большого ножа на поясе. Воевода, сопя от жалости, наклонился над Колоксаем:

— Твой друг оказался сильнее, чем мы думали.

— Он... мудр, — прохрипел Колоксай.

— Что в мудрости, — ответил за воеводу лекарь. — Он силен!.. Потерпи, не сдавайся мертвой воде. Такие люди если говорят, что скоро вернутся...

— Таких не остановит даже Ящер, — добавил воевода. Он опустил ладонь на раскаленный лоб Колоксая, озабоченно покачал головой. При таком жаре он испекал на углях костра рябчиков, однако грудь витязя была холоднее глыбы льда. — Потерпи. Если он мужчина, то вернется. Даже если ничего не получится.

— У него получится, — сказал лекарь, но в его голосе было меньше уверенности, чем хотелось са-мому.

Глава 40

Олег, рискуя сломать шею, а то и разбиться всмятку, опустился прямо во дворе самого богатого терема. Тот стоял в самой середке городка, здесь должен обитать правитель, и когда ударился пятками о землю, упал, то тут же, несмотря на страшную слабость и тупую боль в голове, подхватился и, хромая, не обращая внимания на острую боль в лодыжке, бросился к крыльцу.