Семетей, сын Манаса. Книга 3

Конурбай открыл глаза, когда его несли несколько жайсанов, чтобы положить на обоз для перевозки во дворец в городе Чет-Бейджин. Ему было невыносимо больно.

– Что со мной? – простонал он.

– Вы ранены, – ответил Акыяр, шедший рядом. – Копье пробило грудь ниже правого надплечья.

Конурбай вспомнил, что он сам захотел сразиться на поединке с Семетеем, сыном Манаса, чтобы его заарканить, после того как его уговорили калмыки, которые вели переговоры с кыргызской стороной. Выходит,

не получилось заарканить Семетея. А остался живым потому, что, видимо, Семетей посчитал, что Конурбай уже на том свете. Обычно срубали голову у тех, кто не удержался на скакуне после удара копьем.

– Почему меня не убили? – спросил он.

– Сын Манаса поступил очень великодушно, – ответил Акыяр. – В великодушии он превзошел своего отца. Кроме того, он сдержал свое слово.

– Какое слово? – Конурбай очень удивился.

– Когда я с ним говорил об условиях поединка, – ответил Акыяр, – он обещал мне не убивать вас, а слегка поранить.

Конурбай не смог дослушать ответ Акыяра. Ему помешали жайсаны, которые старались положить его на обоз без сотрясений, очень осторожно. «О чем говорит Акыяр? – подумал Конурбай. – Выходит, он спас меня от смерти, договорившись со Семетеем?»

– Теперь ты постарайся, Акыяр, – обратился Конурбай к нему, – чтобы лекари меня поставили на ноги.

– Непременно, таксыр мой, – улыбнулся Акыяр. – Все лекари ждут вас во дворце.

Конурбай вздохнул с облегчением. Боль в правой стороне груди не давала ему шевелиться, даже повернуться в сторону. Обоз двинулся. Конурбай закрыл глаза. Невольно вспомнил он последние слова Акыяра. Тот сказал, что все лекари ждут его во дворце. Какой Акыяр молодец. Проявил он большую заботу о Конурбае. Даже договорился с врагом, чтобы тот оставил его в живых. У Конурбая потеплело в груди. Акыяр казался ему самым близким человеком во всем земном мире. Но удивился Конурбай тому, что именно Акыяр, сын бурутов, оказался самым надежным в его окружении. Он вспомнил, каким образом Акыяр оказался под его покровительством. Его привел покойный Нескара, глава манжуйских калмыков, которые воевали с минсуйскими кыргызами. Акыяр был малолетним юнцом среди аскеров Эштека, сына Чыйыр бия, повелителя енисейских кыргызов, которые приехали на помощь кровным братьям в землях Минсуу. Во время войны он попал в плен к манжуйским калмыкам, которые оставили его в живых, чтобы получить от главарей енисейских кыргызов большой выкуп. Говорили, что Акыяр – сын близкого родственника самого Эштека. Он жил среди манжуйцев несколько лет, пока не прибыл в Чет-Бейджин. Из-за богатырского телосложения Акыяра его намеревались использовать для размножения людей племени сазаншон. Нескара сам так распорядился, он даже не заинтересовался выкупом. Но Акыяр приглянулся Конурбаю, который не позволил использовать его в качестве жениха для алаткак, хотя он жил среди них уже шесть месяцев под наблюдением маалимов. Конурбай взял его охранником для своей ставки. Позволил ему жениться на придворной девочке, чтобы Акыяр почувствовал заботу о нем калмыцких правителей. Действительно, благодаря этому событию Акыяр понял, что нужно служить Конурбаю верой и правдой. Даже тогда, когда прибыл Манас в Чет-Бейджин в качестве спасителя кангайцев, Акыяр счел необходимым продолжить службу у Конурбая. Но всегда распирала его грудь гордость принадлежностью к бурутам. Он много раз принимал участие в состязаниях копейщиков, лучников и силачей-борцов. Слыл непобедимым богатырем среди жайсанов. Он заработал кличку «большой силач» среди борцов всего кангайского народа…

Конурбая привезли во дворец. Его взяли в оборот несколько лекарей со всех сторон. Сначала его обследовал костоправ, который своими тонкими пальцами пощупал и потрогал все кости вокруг раны. Конурбай изнывал от боли, когда пальцы костоправа прикоснулись к опухшим участкам надплечья. После недолгого обследования костоправ сказал, что сломаны два ребра на груди и лопаточная кость пробита в самой середине. Он сказал, что во время обследования успел выправить и установить на свои места все части поврежденных костей. Лекари взялись за рану. Прочистили ее, пока Конурбай визжал от боли, а потом потерял сознание от чрезмерного напряжения. Лекари сумели промыть рану заранее подготовленным раствором, наложить на нее множество разных лекарств из трав и перевязать. Конурбай очнулся только во второй день к вечеру. Боль уменьшилась, но не утихла. Она продолжала держать Конурбая в напряжении, он не мог шевельнуться от болезненных ощущений. Но он несколько успокоился в душе, зная, что в дальнейшем все будет хорошо. Через неделю боли у него исчезли, но осталось боязнь прикоснуться к ране. Лекари позволили ему встать и ходить с перевязанной правой рукой, чтобы не повредить срастающиеся кости и мышцы. Конурбай почувствовал улучшение и старался постоянно двигаться…

Вспоминая, что Семетей угнал всех его лошадей в качестве виры за смерть отца и вдобавок пытался его убить, он приходил в бешенство. Ладно, Семетей выиграл все табуны, выбив его из седла Алгары, был такой уговор. Его бесил великодушный поступок Семетея, что тот не стал отрубать ему голову, как говорил Акыяр. Он усматривал в поступке Семетея некое издевательство над своим достоинством. Хочу – убью, не хочу – не убью. Казалось ему, что Семетей бросил вызов всему кангайскому ханству…

Конурбай чувствовал, что люди смотрят на него с жалостью, будто на побитого ребенка, у которого отобрали силой все его ценности.

«Почему в свое время отец пожалел бурутов?» – удивлялся Конурбай, полагая, что из-за ошибки его отца кыргызы смогли возродиться и возвратить себе все свои земли. Они не только освободили свои земли от врагов, они отбросили их до краев, откуда те пришли в земли Ала-Тоо.

Конурбай вздохнул с глубоким огорчением. Надо было вырезать всех бурутов до последнего, чтобы забыть навсегда о таком народе. «Слава махаяне, что Семетей не стал отрубать мне голову. Теперь я заставлю его сожалеть об этом», – мысленно грозился Конурбай. Он решил исправить ошибку отца Алооке. Он вернет земли Тянь-Шаня назад, прогонит бурутов дальше земель Черного моря и восстановит былую славу кангайского ханства до Оролских гор. Он чувствовал, что, если не исправит ошибку своего отца, ему будет очень стыдно жить побитым ребенком в глазах своего народа. Он решил посоветоваться с верными людьми, Карагулом и Акыяром. Он позвал актаяка и велел пригласить их к себе. Еще один из близких ему людей по имени Чандаяк был занят войском. Поблизости находился Акыяр, который первым заглянул во двор дворца Конурбая.

Он справился о здоровье кагана.

– Как ваше здоровье, о великий каган? – Акыяр встал перед Конурбаем на одно колено.

– Поправляюсь, – ответил Конурбай и очень внимательно посмотрел на Акыяра.

«Вот он, кто спасал меня от смерти», – подумал Конурбай. В душе ему хотелось поблагодарить Акыяра, но что-то внутри не позволило выразить свои чувства. Перед ним стоял енисейский кыргыз, бурут, но верный Конурбаю. Он покачал головой и сильно захотел, чтобы все буруты стояли перед ним как Акыяр, склонив голову, на одном колене.

– Как ты думаешь, Акыяр? – спросил он у него. – Я замыслил уничтожить всех бурутов на земле.

– У вас плохие мысли, таксыр мой, – ответил Акыяр. – Вы, возможно, забыли, что они спасли нас, всех кангайцев, от племени сазаншон.

– Они заботились о себе, – отрезал Конурбай. – Они затеяли великую войну, чтобы спасти себя.

– Они могли ждать войну у себя дома, – не согласился с Конурбаем Акыяр.

– Они пришли, чтобы заработать под видом защиты нашего народа, – сказал Конурбай. – Поэтому я ожидал в стороне, чтобы позже выгнать бурутов из наших земель. Мне это удалось, после того как я ранил Манаса и убил множество их богатырей.

– Семетей решил выполнить свой долг, – вставил Акыяр. – Он приехал отомстить за отца.

– Он не должен был мстить, – сказал Конурбай. – Они тоже убили моих людей и богатырей. Его отец лично убил моего отца – Алооке хана.

– Я не слышал, мой таксыр, – удивился Акыяр, – что Алооке хана убил богатырь Манас.

– Когда Манаса возвели ханом Чет-Бейджина, – объяснил Конурбай, – у моего отца сердце остановилось.

– Но это же не убийство, – не согласился Акыяр.

– Это хуже убийства, – настоял на своем Конурбай. – Он затоптал все святые чувства моего отца.