Семейная библиотека. Выпуск восьмой
Шрифт:
Нельзя сказать, что Петька обрадовался, когда Таня попросила его съездить к кузнецу Ивану Гильдебранду. Как очень занятой человек, он схватил в эту четверть две «пары», которые надо было исправить. Но, во-первых, ему давно хотелось доказать Тане, что он настоящий мужчина. А во-вторых, это было интересно, потому что это было действительно интересно.
Прежде всего он зашел к Трубочному Мастеру с атласом СССР, чтобы наметить кратчайший маршрут Немухин — Поселок Любителей Свежего Воздуха. А от него — к Варваре Андреевне.
— Докладываю, — сказал он. —
— Если бы ты знал, Петечка, как я тебе благодарна, — сказала Варвара Андреевна. Она выглядела совсем девочкой в своем коротеньком платье, с косой, уложенной вокруг головы. Может быть, увидев ее в эту минуту, Директор даже пожалел бы о своем коварстве.
— Теперь насчет музыкантов, — продолжал Петька. — Таня дала мне свой заплечный мешок. Но, во-первых, они туда не влезут, а во-вторых, я их по дороге переломаю. Попугаи подохнут, Фрак изомнется, а Краешек Неба вообще не запихаешь в мешок. У меня предложение: давайте-ка лучше я привезу этого мастера к вам.
— Ну что ты, Петечка? Разве он поедет?
— А почему бы и нет? Ведь это, кажется, он собирался придумать вам тысячу прозвищ? Я, между прочим, подсчитал, что это практически невозможно.
— Вот что, Петечка, — сказала Варвара Андреевна, — на твоем пути встретится Обыкновенный лесок. Но он не совсем обыкновенный, потому что в нем живет Леший, который может и не пропустить тебя, если ты ему не понравишься. Зовут его Трофим Пантелеевич. Он довольно симпатичный Леший и, между прочим, мой старый знакомый. Ты отвезешь ему от меня вот эту маленькую табакерку с нюхательным табаком. Он понюхает и чихнет. Тогда ты скажешь: «Салфет вашей милости». Он ответит: «Красота вашей чести». Потом ты скажешь: «Любовью вас дарю». А он ответит: «Покорно благодарю». И тут уж он, я надеюсь, покажет тебе дорожку через бурелом к Поселку Любителей Свежего Воздуха.
Салфет вашей милости
В школе Петька никому не сказал, что намерен отправиться на своем Басаре в далекую дорогу — не потому, что его не отпустили бы, а потому, что пришлось бы долго объяснять, куда да зачем. Родителям он тоже ничего не сказал: мама, пожалуй, упала бы в обморок, а отец взял бы в руку ремень.
Поздно вечером он запряг Басара в свои финские санки, выехал на берег Немухинки и обрадовался, увидев Таню, которая дождалась, пока уснут взрослые, и пришла, чтобы его проводить.
Если бы он уходил на шхуне или фрегате, она сказала бы ему: «Счастливого плавания и достижений». Но к финским санкам и лохматому Басару не подходило это красивое пожелание. Поэтому она только протянула ему руки и сказала:
— Пока!
Но все равно это было прекрасно! Когда Петька стоял на длинных полозьях и мчался вдоль извилистой речки, перед его глазами стояла Таня в своей короткой шубке, из-под которой были видны стройные ножки, разрумянившаяся, с заиндевевшими, выбившимися из-под круглой шапочки волосами.
Прошло часа два, и Басар,
— Привал! — сказал Петька, и они остановились минут на пятнадцать, чтобы закусить и погреться. Впрочем, грелся, топая ногами и хлопая себя по плечам, только Петька, а от Басара и без того валил пар.
На географических картах Обыкновенный лесок не значится, и это понятно, потому что в нем действительно не было ничего, заслуживающего внимания.
Немухинки на картах тоже нет, хотя она открыта давным-давно и по количеству пескарей стоит на одном из первых мест в средней полосе России. Так или иначе, Петька не мог заблудиться: он только время от времени покрикивал на свою добрую, безропотную собаку, и к утру, после еще одного привала, они с разбегу взлетели на снежное взгорье. И перед ними открылось такое зрелище, что если бы рядом с Петькой в эту минуту стояла Варвара Андреевна, она услышала бы музыку, которую не слышал еще ни один человек на земле.
На низком горизонте лежал спокойный медный ободок восходящего солнца, а под ним весело кувыркалось красно-желтое облачко, похожее на медвежонка. Ночь прошла, но это только казалось, на самом деле она спряталась в лес, со своим нежно светившимся снегом и побледневшей, усталой луной.
Однако надо было выбирать дорогу, и Петька недолго думая скатился с бугра и повернул направо, тем более что, куда ни взгляни, везде был поваленный лес. Полозья звонко заскрипели в тишине раннего зимнего утра, и неудивительно, что этот звук, вместе с возгласами, которыми Петька подбодрял Басара, привлек внимание старого знакомого Варвары Андреевны. Петька увидел его издалека, притормозил санки и помчался прямо к нему.
Это был маленький старичок с рыжевато-седой бороденкой, в потертом кожухе, из-под которого были видны штаны, засунутые в рваные красные валенки. На голове у него был солдатский треух.
— Здравствуйте, Трофим Пантелеич, — сказал ему Петька.
— Ну, положим, здравствуй, — хрипло ответил старичок.
Басар залаял на него, и старичок, попятившись, испуганно заморгал.
— Я, собственно, проездом. А это Басар, он не кусается. Извините, вы ведь, кажется, Леший?
— Ну, положим, — нехотя согласился старичок.
— Нет, я просто хотел передать вам привет от Варвары Андреевны.
Известно, что лешие не только улыбаются, но хохочут, причем у них отвратительный смех, похожий на скрежет тупой пилы по металлу. Но Трофим Пантелеевич весь так и засиял, услышав имя Варвары Андреевны, а когда он негромко засмеялся, закинув бороденку, оказалось, что у него совершенно человеческий, добрый смешок.
— Ну, как она, моя голубушка? Здорова ли? Что поделывает? Каково ей живется?