Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
Следует сказать и о внешних сторонах службы Николая в гвардии. Нравственная сторона отношений господ офицеров вне строя была, мягко выражаясь, далека от идеала. Характернейшей чертой их быта было бретерство, волокитство, игра в карты, склонность к гомосексуализму и забубенное пьянство.
Дело врачей и психологов объяснить, почему именно так произошло, но факт заключается в том, что в 80-х годах среди офицеров гвардии широко распространился гомосексуализм. Александр III, бывший эталоном нравственности, с омерзением относился к носителям этого порока, но изгонять со службы каждого не мог, ибо их было слишком много, ограничиваясь отставками
Особенно знаменит был этим Преображенский полк, где командиром был брат Александра III Сергей Александрович.
Зато Лейб-гусарский полк, где почти не было гомосексуалистов, славился патологическим пьянством. И здесь тон задавал командир полка — один из самых горьких пьяниц русской гвардии, великий князь Николай Николаевич. Его однополчане, собираясь в офицерском собрании, пили по неделям, допиваясь до чертиков и белой горячки.
Водку пили не рюмками, а «аршинами», и нужно было выпить не менее аршина рюмок, поставленных в ряд. А ведь аршин равнялся 71 сантиметру! Другой забавой была «лестница», когда следовало подняться на второй этаж, выпивая по одной рюмке на каждой ступеньке.
После этого офицеры-гусары начинали игру «в волков». Участники игры, раздевшись донага, становились на четвереньки и начинали выть. Тогда старик буфетчик выносил лохань, наполнял ее шампанским или водкой, и вся «стая» на четвереньках, с визгом отталкивая друг друга и кусаясь, лакала вино.
Однако, проходя службу в Преображенском полку, Николай был совершенно непричастен к порочным наклонностям офицеров-гомосексуалистов, а служа в Лейб-гусарском, не позволял себе пьянства, хотя ханжой не был и иногда в офицерском собрании пропускал две-три рюмки водки или бокал-другой шампанского.
Здесь же выявилась и одна из симпатичных черт его характера — стремление помочь своим товарищам-однополчанам, если они женились на скомпрометированных ими ранее дамах.
По законам офицерской чести эти офицеры должны были оставлять Преображенский полк, и цесаревич всячески помогал им в дальнейшей карьере — армейской, гражданской, а иногда даже духовной.
О его службе в Преображенском полку сохранилось свидетельство командира полка с 1891 года, двоюродного Дяди Николая великого князя Константина Константиновича. Это — запись в его дневнике от 6 января 1894 года, когда цесаревич уже два года носил звание полковника и командовал первым батальоном преображенцев: «Ники держит себя в полку с удивительной ровностью; ни один офицер не может похвастаться, что был приближен к цесаревичу более другого. Ники со всеми одинаково учтив, любезен и приветлив; сдержанность, которая у него в нраве, выручает его».
Военная подготовка цесаревича не ограничилась знакомством с пехотной, кавалерийской и артиллерийской службой. Будучи атаманом всех казачьих войск, он знал и казачью службу, а кроме того, был приобщен к службе на флоте.
Военная среда, окружавшая цесаревича во дворце, на занятиях военными науками, в полевых лагерях на учениях, была ему гораздо более близка и понятна, чем, например, министерская, дипломатическая или придворная, так как отец-император не очень-то приобщал его к сфере государственного управления или внешней политике.
Цесаревич воспитан был в том же духе, что и отец: он не выносил излишеств ни в одежде, ни в еде, старался во многом подражать отцу, со временем полюбив то же, что любил и Александр: охоту, рыбалку, долгие
Николай к двадцати годам вполне сформировался, и немудрено, что его посетило первое чувство, к сожалению, не к той девушке, которая могла бы стать его невестой.
«Целый ряд источников, — писал в начале 20-х годов И. М. Василевский, — говорит о пылкой любви Николая в эти годы к какой-то молодой еврейке, которую он встретил случайно в саду во время прогулки. Она не знала, что перед ней наследник престола, и нежные отношения их зашли так далеко, что об этом узнал суровый Александр III. Эти источники подробно описывают, как градоначальнику фон Валю было предписано «в 24 минуты» выслать из Петербурга еврейку со всеми ее родственниками — от старого деда до грудного ребенка, маленького брата возлюбленной Николая, включительно.
Источники описывают далее бурную сцену, какая разыгралась, когда явившийся во всеоружии со своими подручными фон Валь застал в квартире еврейки молодого наследника престола… «Только переступив через мой труп, сможете вы прикоснуться к ней. Это моя невеста!» — заявил он оторопевшему градоначальнику». Разумеется, приказ был выполнен, и Николаю пришлось смириться.
Но за первой любовью пришла вторая. Началась эта история 23 марта 1890 года и продолжалась до весны 1894-го.
Ее героиней стала семнадцатилетняя выпускница балетного класса Императорского театрального училища, в ближайшем будущем прима-балерина, чуть позже выдающаяся танцовщица — Матильда Кшесинская. Она родилась 19 августа 1872 года и, таким образом, была на четыре года младше Николая.
Ее полное имя при крещении по католическому обряду было Матильда-Мария, но потом девочку стали звать просто Матильдой.
В семье Кшесинских сохранилось романтическое предание о том, что их предок граф Красинский из-за крупной имущественной тяжбы вынужден был тайно бежать в Париж и там из предосторожности скрыл свой титул и подлинное имя и стал называть себя простым дворянином Кшесинским.
Отцом Матильды-Марии был артист балета Адам-Феликс Кшесинский. Когда девочке исполнилось восемь лет, она стала воспитанницей балетного класса Петербургского Императорского театрального училища. Мать Матильды в свое время тоже закончила это училище.
Матильда была самым младшим — тринадцатым — ребенком в семье.
Двадцать третьего марта 1890 года состоялся выпускной экзамен, на котором присутствовала вся царская семья: сам Александр III с императрицей и цесаревичем Николаем.
После того как выпускной спектакль закончился, Александр с цесаревичем прошли в зал, где их ожидали преподаватели, выпускницы и выпускники, и царь, не дожидаясь официального представления, спросил:
— А где же Кшесинская?
И когда ее подвели к царю, Александр пожал ей руку и сказал:
— Будьте украшением и славою нашего балета.
В своих «Воспоминаниях» через семьдесят лет после этого она писала: «Слова государя звучали для меня как приказ. Быть славой и украшением русского балета — вот то, что теперь волновало мое воображение. Оправдать доверие государя — было для меня новой задачей, которой я решила посвятить мои силы».
Когда все педагоги и бывшие ученики, а ныне уже артисты Императорского балета уселись за праздничный стол, Александр посадил Матильду между собою и цесаревичем и, улыбаясь, сказал: