Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
Современный историк А. Н. Боханов пишет: «Достаточно точное суждение о Николае II принадлежит Уинстону Черчиллю, заметившему: «Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога». Вот это качество — вера в Бога, вера такая простая и глубокая у него, очень многое объясняет в жизни человека и правителя. Это, по сути дела, своеобразный ключ к пониманию его душевных состояний и поступков. Бог олицетворял для Николая Высшую Правду, знание которой только и делает жизнь истинной, в чем он уверился еще в юности…
Вера наполняла жизнь царя глубоким содержанием, помогала переживать многочисленные невзгоды, а все житейское часто приобретало для него характер малозначительных
Было еще одно качество, в какой-то мере врожденное, а в значительной мере благоприобретенное, которое называли «обольстительностью».
«Император Николай II, — писал русский историк-эмигрант С. С. Ольденбург, — обладал совершенно исключительным личным обаянием… В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием». «Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай II», — писал граф Витте уже в ту пору, когда, по существу, являлся личным врагом государя. Воспитанность, под коей понимались хорошие манеры и то, что в старину называли «благонравием», было плодом усилий тех, кто учил цесаревича, и в значительной мере результатом его собственных регулярных усилий.
В 1877 году, когда Николаю было девять лет и он перешел из женских рук в мужские, его главным воспитателем стал пятидесятидвухлетний генерал от инфантерии Григорий Григорьевич Данилович, директор 2-й Санкт-Петербургской военной гимназии, составивший, а затем и осуществивший программу обучения цесаревича, рассчитанную на 12 лет: 8 лет — гимназический курс и 4 года — университетский, правда, с известными коррективами, что заставило потом увеличить время обучения еще на один год. «Г. Г. Данилович, — писал видный дипломат А. П. Извольский, — не имел других качеств, кроме ультрареакционных взглядов». Однако действительным наставником и воспитателем Николая был учитель английского языка Хетс, очень одаренный и очень обаятельный человек, преподававший еще и в Царскосельском лицее. Ему Николай был обязан великолепным знанием английского языка и любовью к спорту.
«Карла Осиповича», как обычно называли мистера Хетса, можно было считать и воспитателем и нянькой, ибо он был глубоко предан всей семье, приютившей его, и искренне любил своего воспитанника. Он был чистейшим идеалистом, прекрасно рисовал и занимался многими видами спорта.
Особенно любил он конный спорт и сумел передать это увлечение Николаю, тем более что цесаревич с удовольствием служил в лейб-гвардии Гусарском полку.
Николай был невысок ростом, но очень хорошо развит физически, имел прекрасную осанку и значительную силу. Из-за того, что ему часто приходилось оказываться среди чинов лейб-конвоя и гвардии, куда отбирались очень рослые и статные офицеры и солдаты, он казался маленьким и терял необходимую августейшей особе значительность. Поэтому больше всего любил он показываться верхом на коне, тем более что благодаря Хетсу и опытным придворным берейторам, по многу часов занимавшимся с ним выездкой, Николай уже в юности стал великолепным наездником. Тому способствовала и сильная его любовь к лошадям, появившаяся еще в детстве, когда ему, еще совсем маленькому, впервые подарили пони. И с этого же времени стали приучать ухаживать за лошадьми — мыть их, купать летом в реке, расчесывать, скоблить, убирать в конюшне, поить и задавать корм.
Однако сначала, когда он
Николай помнил, как совсем маленьким мальчиком, когда рядом с ним еще не было генерала Даниловича, а окружали его няньки да мамки, дед, Александр II, брал его с собою на разводы, смотры и парады тех частей, где был он сам или Николай шефами. Летом 1876 года его впервые обрядили в мундир и повесили на пояс маленькую саблю. Дед взял его с собою на смотр и поставил в ряды первой роты лейб-гвардии Павловского полка, хотя формально военная служба началась для Николая годом раньше: по примеру старых времен был он семилетним ребенком записан в лейб-гвардии Эриванский полк и через год получил там же первый офицерский чин прапорщика. Двенадцати лет стал он поручиком, но это все еще были не более чем детские потехи, а серьезная, настоящая военная служба началась после принятия им присяги в тот день, когда ему исполнилось шестнадцать лет.
Но все это будет позже, а сейчас, в 1881 году, он проходил усложненный курс гимназии, где помимо всех обычных премудростей изучал не два живых языка, как в гимназии, а четыре: английский, немецкий, французский и датский. Последний — родной язык его матери, и он знал, что, когда рано или поздно окажется у своих родственников в Копенгагене, сможет изъясняться и по-датски.
Языки давались Николаю легко, он с удовольствием занимался ими. Особенно же любил он английский язык и владел им настолько безукоризненно, что столь же безупречные русские знатоки английского языка находили, что Николай думает по-английски, а потом переводит свои мысли на русский язык.
Новелла 19
Тайна «Белого генерала»
В январе 1881 года, взяв туркменскую крепость Геок-Тепе, Михаил Дмитриевич Скобелев присоединил к России богатый и цветущий Ахалтекинский оазис в Средней Азии.
Александр II дал ему чин генерала от инфантерии и орден Георгия 2-й степени. Следующим чином был фельдмаршальский, а военной наградой — Георгий l-й степени, что уравняло бы Скобелева с Потемкиным и Кутузовым, Барклаем и Паскевичем. Таким образом, Скобелев становился признанным первым полководцем России.
Он собирался в Петербург, когда в Туркмению пришла весть о смерти Александра II и вступлении на престол нового императора.
Двадцать седьмого апреля Скобелев отправился в путь. На каждой станции его встречали как триумфатора, но встреча, устроенная Москвой, превзошла все самые смелые ожидания: генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков, который должен был ехать в Петербург, сопровождая полководца, едва сумел пробиться к его вагону — так плотно стояли тысяч» москвичей на площади перед вокзалом.
Приехав в Петербург, Скобелев прежде всего поехал в Петропавловскую крепость на могилу Александра II и только после этого в Зимний дворец. Новый император, Александр III, принял генерала холодно, даже не предложив ему сесть, и об этом вскоре же узнали все. Вокруг Скобелева стал сплетаться клубок интриг, и противоборствующие политические силы начали привлекать народного героя всякий на свою сторону.
К. П. Победоносцев, сразу же разобравшись в существе дела, написал Александру большое письмо, призывая царя непременно привлечь Скобелева на свою сторону. В этом письме Победоносцев, в частности, говорил: «С 1 марта вы принадлежите со всеми своими впечатлениями и вкусами не себе, но России и своему великому служению. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могут быть навеяны толками, рассказами, анекдотами, иногда легкомысленными и преувеличенными. Пускай Скобелев, как говорят, человек безнравственный. Вспомните, Ваше Величество, много ли в истории великих деятелей, полководцев, которых можно было бы назвать нравственными людьми, а ими двигались и решались события. Можно быть лично и безнравственным человеком, но в то же время быть носителем великой нравственной силы и влиять на массу. Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, то есть люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно и теперь важнее, чем когда-нибудь».