Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
Психологически момент был избран весьма удачно — душегубы еще гуляли на свободе, для убитого ими императора еще сколачивали гроб, а его сын уже шел навстречу чаяниям тех, кто поддерживал, хотя и тайно, убийц его отца.
Поддавшись мольбам, уговорам и резонам Победоносцева и его единомышленников, Александр, встретившись с Лорис-Меликовым, настоятельно попросил повременить с публикацией манифеста до обсуждения этого вопроса на заседании Государственного совета.
Это заседание — совместно с членами Совета министров — состоялось 8 марта.
Новый император встречал при входе в зал заседания министров и великих князей, жал им руки, что крайне редко делал его покойный отец, и приглашал занять места за столом, где было поставлено 25
Александр III, открыв заседание, сказал, что хотя покойный государь и одобрил записку Лорис-Меликова, но тем не менее считать этот вопрос решенным не следует. Первым получил слово восьмидесятичетырехлетний граф С. Г. Строганов, заявивший, что путь, предложенный Лорис-Меликовым, «ведет к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России». Однако выступившие затем выдающиеся сановники решительно не согласились со Строгановым. Председатель Совета министров П. А. Валуев, принципиальный и последовательный враг террористов, сказал, что «при настоящих обстоятельствах предлагаемая нами мера оказывается в особенности настоятельною и необходимою». Валуева поддержал генерал Д. А. Милютин, через два месяца лишившийся портфеля военного министра, который принадлежал ему ровно двадцать лет. Милютина поддержал дядя нового царя, генерал-адмирал, великий князь Константин Николаевич, Государственный контролер Д. М. Сольский, министр юстиции Д. Н. Набоков, председатель Департамента законов князь С. Н. Урусов, министр финансов А. А. Абаза. И тогда царь дал слово обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву. Бледный, взволнованный Победоносцев начал речь с того, что дело не сводится только к приглашению к власти людей, хороша знающих народную жизнь. Дело сводится к тому, что в России хотят ввести конституцию, чтобы создать в государстве новую верховную власть, подобную французским Генеральным Штатам, которые привели к тому, что правящая династия взошла на эшафот.
Победоносцеву решительно возразил Абаза. Обращаясь к царю, он сказал: «Если Константин Петрович прав, если взгляды его правильные, то вы должны, государь, уволить от министерских должностей всех нас».
Царь закрыл совещание, продлившееся около трех часов, предложив создать комиссию для пересмотра записки Лорис-Меликова. Комиссия создана не была, зато Валуев, Милютин, Лорис-Меликов, Абаза, министр народного просвещения А. А. Сабуров, министр государственных имуществ А. А. Ливен и даже министр императорского двора А. В. Адлерберг лишились своих постов в течение двух месяцев, а великий князь Константин Николаевич впал в немилость… На их место пришли другие.
В то время как происходили все эти события, готовился суд над арестованными террористами. Вслед за Желябовым и Рысаковым арестовали Гесю Гельфман, Тимофея Михайлова, Кибальчича и, наконец, Перовскую. Кроме них отыскали и схватили еще многих других, готовивших покушение, но не принимавших непосредственного участия в убийстве на канале.
Об этих арестах, а также о подготовке процесса широко оповещалась публика. Все русское общество было взбудоражено предстоящим процессом, и судьба арестованных волновала многие тысячи граждан России. Среди них были два ее светоча: писатель Лев Толстой и философ Владимир Соловьев.
Толстой, промучившись много дней от мысли, что из-за его бездеятельности могут погибнуть несколько человек, вдруг увидел сон, где он сам был палачом и держал петлю, собираясь вешать осужденных.
Очнувшись от ужасного сна, он тут же сел к столу и начал: «Я, ничтожный, не призванный и слабый человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали…» И, исписав много листов, в конце концов давал совет простить их, исходя из идеала любви, прощения и воздаяния добра за зло.
Он передал это письмо своему старому корреспонденту, философу и критику Н. Н. Страхову, давнему противнику Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Некрасова и прочих нигилистов и социалистов,
Технический расчет Толстого был правилен, но стратегический — абсолютно неверен. Победоносцев, получив и прочитав письмо, отказался передавать его царю, потому что буквально накануне сам вступил в переписку с Александром, заняв совершенно противоположную позицию.
Победоносцев писал: «Если будут Вам петь прежние сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в прежнем направлении, о, ради Бога, не верьте… Злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя вырвать только борьбой с ними не на живот, а на смерть — железом и кровью».
А 28 марта, уже когда шел суд, с призывом помиловать убийц обратился великий русский философ Владимир Соловьев. Он сделал это открыто, во время публичной лекции, попросив царя простить безоружных, и Александру тотчас же о том сообщили. Испугавшись, что призыв Соловьева хоть немного повлияет на царя, Победоносцев тут же написал ему новое письмо: «Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас в помиловании преступников. Может ли это случиться? Нет, нет и тысячу раз нет — этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует лишения и громко ропщет, что оно замедляется…»
Александр, прочитав письмо, подписал вверху: «Будьте покойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь».
К смертной казни приговорили все же пятерых — Желябова, Перовскую, Михайлова, Кибальчича и Рысакова. Шестую — Гесю Гельфман — оставили в живых из-за того что она оказалась беременной, и приведение приговора отложили до рождения ребенка.
Осужденных повезли на казнь ранним утром 3 апреля. С высоких черных позорных колесниц они увидели запруженную народом площадь — огромный Семеновский плац, высокий черный эшафот и пять виселиц. Кругом стояли войска, гремели барабаны, и, хотя Михайлов что-то кричал, из-за их грохота ничего слышно не было.
Под виселицами, переминаясь с ноги на ногу, стоял единственный в России палач — Иван Фролов, казнивший в последние годы чуть ли не всех их товарищей, приговоренных к повешению.
На приговоренных надели саваны и первым вздернули Кибальчича. Потом наступил черед Михайлова. Он дважды сорвался с перекладины и был повешен только с третьего раза. После Михайлова наступила пауза — палач и его помощники стали осматривать веревки, усиливать их прочность, крепить узлы, а трое еще живых приговоренных неподвижно ждали, когда наступит их черед. Наконец быстро одного за другим повесили и остальных — Перовскую, Желябова, Рысакова.
Перовская была первой женщиной в России, казненной по политическим мотивам, а вся экзекуция 3 апреля была последней публичной казнью. Законом от 26 мая 1881 года предписывалось совершать казни скрытно, преимущественно в тюрьмах, но и этот закон потом неоднократно нарушался, обрастая дополнениями, поправками и «особыми обстоятельствами».
Новелла 17
Государь Александр Александрович
и его близкие
В момент вступления на престол Александру III шел тридцать седьмой год. С того времени, как умер его старший брат Николай и Александр стал наследником престола, его занятия и вся жизнь сильно изменились. С 1865 года его целенаправленно готовили к предстоящей миссии, ожидавшей цесаревича после смерти отца, — стать самодержцем, сосредоточив в своих руках все нити управления огромной империей.