Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
Переезжая из одной губернии в другую, встречаемые толпами восторженных россиян, триумфальными арками, фейерверками, иллюминациями, артиллерийскими салютами, звоном колоколов, пышными процессиями духовенства, экзотически разнаряженными в национальные одежды депутациями коренных и малых народов, императрица и ее спутники приходили в восторг от увиденного и услышанного, утверждались в свершении благодатных перемен за четверть века царствования Екатерины II.
Отпраздновав день рождения Екатерины, путешественники на флотилий из восьмидесяти судов поплыли вниз по Днепру. Вот как об этом писал Сегюр: «Впереди шли семь нарядных галер огромной величины… Комнаты, устроенные на палубах, блистали золотом и шелками. Каждый из нас имел
Мы подвигались медленно, часто останавливались и, пользуясь остановками, садились на легкие суда и катались вдоль берега вокруг зеленеющих островков, где собравшееся население кликами приветствовало императрицу. По берегам появлялись толпы любопытных, которые беспрестанно менялись и стекались со всех сторон, чтобы видеть торжественный поезд и поднести в дар императрице произведения различных местностей. Порою на береговых равнинах маневрировали легкие отряды казаков. Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины были так изукрашены цветами, расписаны декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами. Снег стаял, земля покрылась яркой зеленью, луга запестрели цветами, солнечные лучи оживляли и украшали все предметы. Гармонические звуки музыки с наших галер, праздничные наряды побережных зрителей разнообразили эту роскошную и живую картину. Когда мы подъезжали к большим городам, то перед нами на определенных местах выравнивались строем превосходные полки, блиставшие красивым оружием и богатым нарядом. Противоположность их щегольского вида с наружностью румянцевских солдат доказывала нам, что мы оставляем области этого знаменитого мужа и вступаем в места, которые судьба подчинила власти Потемкина.
Стихии, весна, природа и искусство, казалось, соединились для торжества этого могучего любимца».
Через Канев, где состоялась встреча Екатерины II с польским королем Станиславом-Августом Понятовским, с которым она не виделась уже тридцать лет, императрица проследовала в село Кайдаки, в коем ожидал ее австрийский император Иосиф II, скрывавшийся под именем графа Фалькенштейна. Он сначала приехал в Херсон, осмотрел там арсенал, казармы, верфи и склады и затем выехал навстречу Екатерине. После дружеской встречи в Кайдаках Иосиф II вместе со всеми доплыл до Херсона, где состоялось нечто вроде конгресса, в котором приняли участие австрийский император, русская императрица, а также посланники Франции и Англии.
Затем через Перекоп и степной Крым путешественники проследовали в столицу Гиреев — Бахчисарай, а оттуда — в Севастополь. Здесь путников поразили многочисленные линейные корабли и фрегаты, стоявшие в бухте и готовые за двое суток дойти до Константинополя.
Проехав по другим городам Крыма, Екатерина возвратилась в Петербург, где на Мамонова, словно из рога изобилия, посыпались монаршие милости: он стал шефом Санкт-Петербургского полка, был пожалован в генерал-адъютанты.
Двадцать пятого мая 1788 года Иосиф II возвел фаворита в графское достоинство Римской империи. Затем Екатерина наградила его орденом Александра Невского, усыпанным бриллиантами, стоимостью в 30 000 рублей. Доходы Мамонова с поместий, жалованье и содержание составляли не менее 300 000 рублей в год. Одни только бриллиантовые аксельбанты генерал-адъютанта Мамонова стоили не менее 50 000 рублей.
Казалось, в жизни Екатерины II наступил новый период любви и благоденствия. Но государственные заботы и хлопоты вновь потребовали ее энергии и внимания. Турецкий султан домогался возвращения Крыма и признания недействительным присоединения владений Ираклия II
Тринадцатого августа 1787 года Турция объявила войну, а 12 сентября манифест о войне с Турцией подписала Екатерина II.
Потемкин находился на юге, при армии, и Мамонов как мог поддерживал императрицу.
А тут к делам и заботам государственным добавились любовные треволнения. Оценив по достоинству ум и способности своего избранника, Екатерина готовила Мамонова к должности вице-канцлера. Но тридцатилетний галант вдруг перестал пылать чувствами к шестидесятилетней императрице, променяв ее на юную прелестницу, фрейлину княжну Дарью Федоровну Щербатову.
Екатерина не сразу узнала о случившемся, хотя ей показались подозрительными частые недомогания ее любимца, когда он неделями не показывался в алькове императрицы.
Наконец весьма осторожно, но совершенно однозначно обманутой самодержице сообщили о коварном изменнике, поправшем и любовь ее, и служебный долг, ибо пост фаворита уже давно почитался государственной должностью.
Мамонов почувствовал, что Екатерина все знает, и, предвосхищая вызов для объяснения, однажды утром, нарядившись в красный бархатный кафтан, который особенно был ему к лицу, надев все ордена и бриллианты, явился к Екатерине. По его виду она поняла, что предстоит объяснение, и сама завела разговор о неожиданном для нее охлаждении. Мамонов сначала, как делал это и раньше, сослался на болезнь, а потом заявил, что он недостоин ее, но о своей любви к фрейлине ничего не сказал.
После этого рандеву уязвленная Екатерина села к столу и написала Мамонову: «Пусть совершается воля судьбы. Я могу предложить вам блестящий исход, золотой мостик для почетного отступления. Что вы скажете о женитьбе на дочери графа Брюса? Ей, правда, только 14-й год, но она совсем сформирована, я это знаю. Первейшая партия в империи: богата, родовита, хороша собой. Решайте немедленно. Жду ответа».
Через полчаса она получила ответ Мамонова, написанный им из соседней комнаты: «Дальше таиться нельзя. Должен признаться во всем. Судите и милуйте. На графине Брюсовой жениться не могу. Простите. Более года люблю без памяти княжну Щербатову. Вот будет полгода, как дал слово жениться. Надеюсь, поймете и выкажете милосердие и сострадание.
Несчастный, но вам преданный до смерти А.».
Любовь к Щербатовой стоила Александру Матвеевичу утраты его положения фаворита, но не более того, ибо после состоявшегося объяснения Екатерина купила молодым несколько деревень более чем с 2000 крестьян, подарила невесте драгоценности и сама обручила их.
Во время обручения Дарья Федоровна и Александр Матвеевич, держась за руки, встали на колени перед своей благодетельницей и искренне заплакали. Поднимая их с колен и обнимая обоих, плакала и Екатерина.
Потом императрица разрешила им обвенчаться в дворцовой церкви и сама присутствовала при венчании.
Когда Екатерина отставила Дмитриева-Мамонова, покинула двор императрицы и фрейлина Мария Васильевна Шкурина за то, что содействовала роману Мамонова со Щербатовой. Шкурину исключили из списка фрейлин, выдали ей на приданое 12 000 рублей, и она вместе с Мамоновыми уехала в Москву. Но приданое Шкуриной не пригодилось — она так и не вышла замуж, а постриглась под именем Павлии и жила по разным московским монастырям, пока не умерла в 1824 году инокиней Алексеевской женской обители. Погребли же ее в Новодевичьем монастыре.
Семейная жизнь Мамоновых не заладилась. Объяснялось это вздорным характером Александра Матвеевича, его несдержанностью и вспыльчивостью. Екатерина однажды сказала о нем: «Он не может быть счастлив: разница — ходить с ним в саду и видеться на четверть часа или жить вместе». И Екатерина оказалась права. Супруги не были счастливы. Дарья Федоровна умерла в 1801 году. Мамонов пережил ее всего на два года, скончавшись тоже весьма рано — сорока пяти лет — и оставив пятнадцатилетнего сына и тринадцатилетнюю дочь.